Эволюция и сознание

[VicRus]

.
Российская Академия Наук
Институт философии

И.А.БЕСКОВА

ЭВОЛЮЦИЯ И СОЗНАНИЕ

(КОГНИТИВНО-СИМВОЛИчЕСКИЙ АНАЛИЗ)

Москва

2001



УДК 100.32
ББК–15.11
Б 53
В авторской редакции

Рецензенты:

доктор филос. наук И.Т.Касавин

доктор филос. наук Е.А.Сидоренко

доктор филос. наук В.П.Филатов

Б 53 Бескова И.А. Эволюция и сознание: (когнитивно-символический анализ). — М., 2001. — 000 c.

Читать аккуратно, господа! (VicRus)
=====================

Монография посвящена исследованию вопросов, связанных с проблемой сознания. В частности, анализируется логика его возникновения, а также тех когнитивных средств, которые основаны на его использовании. В этой связи затрагиваются некоторые вопросы формирования человека как вида. Показывается, на каком этапе эволюции и в ответ на какие процессы, связанные с трансформацией человека, происходит рождение сознания. Рассматривается природа бессознательного. Специальное внимание в монографии уделяется проблеме происхождения естественного языка, а также языка символов. Показывается, как последний функционирует в символических текстах и в сновидениях.

Результаты исследования представляют интерес не только для философов, но и для специалистов в области психологии, лингвистики, культурной антропологии.

ISBN 5–201–02053–4 © И.А.Бескова, 2001

© ИФ РАН, 2001



Введение
В книге анализируются проблемы эволюции и сознания. Темы настолько сложные, что иной раз кажется, что к ним и подступиться-то невозможно. Что бы ни было предложено читателю в качестве моделей, по существу, ничем не может быть доказано: например, что бы позволило доказать, что человек, как вид, не происходит от обезьяны и, в то же время, именно обезьяна была предшествующим формированию человека этапом работы эволюции? Или что реликтовое мировосприятие характеризовалось такими-то параметрами? Или что современный этап эволюции человека и сознания начался именно в тот момент, который в Библии символически представлен как грехопадение?

Тем не менее, все эти вопросы, а также многие другие, не менее сложные, не менее абстрактные, на мой взгляд, имеют непосредственное отношение к пониманию природы эволюционного процесса в целом и эволюции человека в частности.

Что же делать? Отказаться от рассмотрения подобного рода вопросов или делать лишь такие обобщения, которые более или менее близки по уровню абстрактности к тем, которые предлагаются конкретными науками, а потому – пусть и не в полной мере, и не непосредственно – все же могут быть подтверждены их данными? Но ведь философия тем и отличается от всех прочих областей человеческой культуры, что позволяет говорить о таких запредельных вещах, затрагивать проблемы, которые другими дисциплинами – по определению – не будут даже рассматриваться. Кроме того, как мне кажется, очень интересно и очень полезно попытаться понять, какова самая общая природа наиболее значимых для человека (как вида) вещей, какими силами они направляются, по каким принципам изменяются и т.п.

Поэтому я все-таки попытаюсь рассмотреть эти вопросы, хотя отчетливо сознаю уязвимость своей позиции в связи с этим.

Теперь следующая трудность. Если нельзя доказать те вещи, которые я буду предлагать на суд читателя, то как же избежать ничем не ограниченной произвольности и полного субъективизма? Как не впасть в грех бесплодного теоретизирования? Это и в самом деле очень серьезная опасность. Точного выхода из этой ситуации я не знаю. Единственное, что я могу предложить в этой связи – следующее: процессы, с которыми человек сталкивается в самых разных сферах существования живого, в глубинных своих тенденциях – одной и той же природы. Разные сферы, разные формы проявления жизни, несмотря на кажущуюся несвязанность, составляют грани, стороны, аспекты общего процесса эволюции жизни. Более того, те особенности, с которыми мы сталкиваемся в каждой конкретной области, если рассмотреть их под определенным углом зрения (например, задаться вопросом, почему они происходят так, а не иначе, что обеспечивает возможность именно такой их реализации и др.), многое могут рассказать об общих закономерностях эволюции. (Хотя, конечно, и здесь будут “запредельные” области, касающиеся вопросов целей эволюции живого на Земле, механизмов, обеспечивающих эту эволюцию, закономерностей, которыми обусловлены эти механизмы и т.п.) Я не вижу возможности их хоть в какой-то степени аргументированно обсуждать, поскольку здесь открывается сфера уж очень большой произвольности. Для меня это служит некоторым утешением, т.к., по сравнению с этими, вопросами, те, которые я собираюсь затрагивать, все-таки более приземленны.

Итак, поскольку то, с чем человек сталкивается в разных сферах своей жизнедеятельности и в разных формах проявления, представляет собой выражение общей картины эволюционного процесса, постольку данные самых разных дисциплин могут помочь в понимании интересующих нас вопросов. В этой связи будут использованы результаты из культурной антропологии, психологии, лингвистики, логики, психопатологии, зоопсихологии и др. В частности, будут привлекаться данные о параметрах мировосприятия и мироощущения представителей т.н. “примитивных культур”, особенностях их языка и мышления. Будут использованы результаты, относящиеся к психологии животных и касающиеся некоторых форм восприятия, которые, когда они встречаются у человека, чаще всего оцениваются как экстрасенсорные. Будут привлечены исследования некоторых особенностей восприятия и мышления левшей при определенных патологиях мозга. Будут учитываться данные, касающиеся изменения параметров восприятия и мышления в измененных состояниях сознания (например, обусловленных экстремальными условиями или же особыми психотехниками).

На что хотелось бы обратить особое внимание и ввести в рассмотрение, так это использование культурных символических текстов в материале данной книги. Сам характер вопросов, которые я предполагаю обсуждать, на мой взгляд, напрямую адресует нас к символической репрезентации знания (мифы, сказки, притчи). Дело в том, что символический язык как раз и является тем средством, с помощью которого обычно обсуждаются вопросы подобной степени общности, сложности и абстрактности. Это достаточно известный прием. Однако обычно культурные тексты выступают или как объект исследования, или как иллюстрация позиции автора.

Я же попробую использовать символический язык как инструмент анализа. И вот в чем здесь разница. Когда символизм (язык символов или символические образы) выступает в качестве объекта исследования, то логика анализа в этом случае такая: выявляются разные смысловые грани данного символа (языкового или изобразительного) в разных культурах в разные исторические времена. Предлагаются разные реконструкции глубинных аспектов смысла символа. На этой основе нередко предпринимается попытка расшифровки или новой интерпретации иногда ранее неразгаданных, иногда уже включенных в ткань культуры, но настолько важных символов, что новые попытки их понимания только обогащают человеческую мысль.

В том случае, если символические тексты или изображения используются для иллюстрации уже сложившейся авторской позиции, они обычно также перетолковываются, т.к. впрямую, непосредственно, символ не может ни подтвердить, ни опровергнуть ничто из того, что формулируется с использованием, так сказать, “поверхностного языка” (в частности, научного) .

Я же попробую использовать символические тексты как инструмент анализа тех сфер эволюции человека, которые не поддаются непосредственному изучению (они находятся за пределами человеческого опыта не только в плане отсутствия взаимодействия с ними – например, удаленность во времени, – но и недоступности непосредственному переживанию – например, альтернативная реальность).

Но для того, чтобы использовать подобные пласты человеческой культуры в качестве инструмента анализа, следует, как мне кажется, сначала изучить саму эту форму репрезентации человеческого опыта, чтобы отчетливо понимать те возможности, которые предоставляются такой формой знания. Поэтому, хотя книга посвящена проблемам эволюции и сознания, в ней имеются главы о символах, логике их возникновения, способах и формах их постижения.

Итак, монография посвящена проблемам эволюции и сознания. Существенным для меня является то, что традиционный подход к пониманию эволюции человека (и в частности, логики формирования и развития его когнитивных способностей), на мой взгляд, несвободен от серьезных внутренних противоречий. По крайней мере, в той части, которая касается концепции естественного отбора, а еще конкретнее, предпосылок репродуктивного поведения. В связи с этим, в первой главе я анализирую эти трудности, а также намечаю возможные варианты решения проблемы.

Поскольку современное состояние мыслительной сферы человека не может быть понято в отрыве от логики ее формирования, в монографии рассматриваются вопросы, связанные с выявлением параметров реликтового мироощущения, а также тех внутриличностных основ, которые обусловливают такое взаимодействие человека и мира.

В рамках анализа эволюционного процесса выделяются два аспекта эволюционных изменений. При этом то, что традиционно понимается под эволюцией, на мой взгляд, представляет собой лишь последовательность заключительных сцен множества отдельных спектаклей, разворачивающихся на уровне действия универсальных сил. На основе рассмотрения этих процессов предлагается модель эволюции, которую я назвала “объемной”, имея в виду, что традиционная концепция, по своей природе, является плоскостной.

Анализируя проблемы сознания, я выделяю два смысла этого понятия. Один – сознание как универсальная сила, участвующая в создании человека как вида. Второй – специфически человеческое сознание, производное от сознания как универсальной силы и формирующееся в результате попыток человека приспособиться к среде, в которой он оказался на одном из этапов своего эволюционного развития. Я рассматриваю параметры каждого из этих феноменов, опираясь на концепцию “инь-ян” китайской традиции.

Переходя к анализу природы современных когнитивных способностей, я стараюсь показать, что тот тип мыслительной активности, который сегодня демонстрирует человек, является естественным результатом внутренней трансформации, которую он пережил на переломном этапе своей истории. Этот момент, на мой взгляд, символически представлен в библейском сюжете о грехопадении. Поэтому специальное внимание уделяется его рассмотрению.

Язык представляет собой одно из важнейших и, быть может, наиболее развитых воплощений когнитивных возможностей человека. В монографии я стараюсь показать, что его формирование осуществлялось на собственной основе, в ходе естественной эволюции человека как вида. Для этого предлагается объяснительная модель, где возможность именования как выражения сущности именуемого связывается с феноменом звукоподражания внутреннему ощущению, возникающему у субъекта при глубинном постижении объекта. Здесь используются свидетельства, полученные в ходе экспериментов с психоделиками.

В монографии отдельная глава посвящена пониманию природы бессознательного психического. В ней, в свете метафоры, полученной в сновидении, предлагается определенное расширение понятия “бессознательное” на основе введения в рассмотрение тех аспектов психических содержаний, которые производны, а точнее, являются другой формой выражения энергетических процессов, протекающих в человеческом теле.

Как видим, вопросы, которые затрагиваются в данной работе, достаточно разнообразны. Однако темы эволюции и сознания являются сквозными. Можно сказать, что, кроме тех глав, которые посвящены им непосредственно, они рассматриваются применительно к каждому из обсуждаемых вопросов. Это связано с тем, что и феномен эволюции человека как вида, и самые разные аспекты, относящиеся к проблематике сознания, настолько значимы, что имеют те или иные выходы, практически, на любую сферу человеческой жизнедеятельности. Этим объясняются некоторые перекрещивания и повторы, которые встречаются в тексте.

Я хочу поблагодарить всех тех людей, которые в той или иной форме способствовали появлению этой работы. Это Смирнова Е.Д., Шкуричева Н.А., Кашпар А.В., Сидоров В.Е., Ивкина Н.А., Медоева Л.И., Шабалов К.П., Никишова И.С. и Силаева О.Л.

Особую благодарность приношу сотрудникам сектора эволюционной эпистемологии, работы которых оказали стимулирующее влияние на формирование моей позиции. Это Меркулов И.П., Князева Е.Н. и Герасимова И.А.



1. ЭВОЛЮЦИОННАџ ПАРАДИГМА
1.1. Противоречия концепции естественного отбора
Существуют различные варианты сжатого изложения базисных параметров дарвиновской эволюционной парадигмы. Я бы предложила такой: эволюция направляется случайностью, плюс удачным стечением обстоятельств, плюс необходимостью. Что я имею в виду?

Когда я говорю о случайности как об одном из определяющих факторов эволюции в дарвиновской парадигме, то имею в виду случайные мутации генов, которые обусловливают возникновение адаптивно ценных качеств. Упоминая удачное стечение обстоятельств, являющееся необходимым элементом реализации идеи отбора, я подразумеваю последующее рождение разнополых детей и их скрещивание между собой [ii] , приведшее к появлению здорового потомства [iii] . Ссылаясь на необходимый фактор, я имею в виду последующее давление естественного отбора, выражающееся, в частности, в том, что носители благоприятной мутации, обеспечивающей возникновение адаптивно ценного качества, оказываются более привлекательными для особей противоположного пола, а также то, что они лучше приспособлены к условиям окружающей среды.

Вряд ли особь противоположного пола может оценить преимущество формирующихся предпосылок зарождения, допустим, зоны Брока [iv] . Ощущения когнитивного превосходства особи-носителя адаптивно ценной мутации у представителей противоположного пола тоже, по логике вещей, не может быть, т.к., хотя многие когнитивные способности имеют генетические привязки, тем не менее, никто даже из сторонников данной парадигмы не утверждает, что адаптивно ценное когнитивное качество появляется сразу вслед за случайной мутацией. Речь всегда идет о длительном процессе формирования когнитивных способностей в процессе естественного отбора носителей адаптивно ценной мутации. Но если это процесс длительный, растягивающийся на многие поколения, то как особь-носитель еще не сформированного качества по этому основанию может оказаться предпочитаемой при спаривании? Спаривание будет происходить на каком-то другом основании, но тогда и отбираться будет то качество, которое было основанием непосредственного предпочтения в сексуальном контакте, а не то, которое потом должно сложиться.

Преимущества “социального статуса” тем более не могут проявиться у особи-носителя случайной мутации, которая когда-нибудь приведет к формированию селективно ценного качества. О чем идет речь?

Известные авторы монографии “Генетика человека” Ф.Фогель и А.Мотульски пишут следующее: “Наиболее важный аспект эволюции человека – совершенствование его умственных способностей. Для того, чтобы этот феномен имел место, требовалось наличие репродуктивного преимущества индивидов, несущих соответствующие гены. Резонно предположить, что такие гены чаще встречаются у индивидов, занимающих высшую ступень в социальной иерархии своего селения, поскольку именно они выделяются своим умением организовать охоту, обеспечить жителей запасами пищи и уладить конфликты между членами общины.

Было показано, что племенные вожди действительно имеют по несколько жен и намного большее число детей, чем другие мужчины… При изучении племени шавантов оказалось, что 16 из 37 женатых мужчин состояли в полигамных браках; 65 из 89 выживших детей родились от полигамных брачных союзов. Вождь вступал в брак не менее пяти раз (больше, чем любой другой член группы) и имел 23 ребенка, т.е. доля его детей в группе составляла приблизительно одну четвертую.

Если большое число детей у мужчин, имеющих высокий социальный ранг, – общая особенность популяций первобытных людей и если умственные способности, позволяющие достичь высокого положения, действительно определяются генетическими факторами (по крайней мере, частично), механизм сравнительно быстрой эволюции такого специфически человеческого признака, как уникальные умственные способности, становится понятным” [v] .

Здесь я бы не согласилась с авторами, хотя несоответствие в их рассуждениях, на первый взгляд, не бросается в глаза. Более того, кажется очевидной и неоспоримой логика их аргументации. Но проблема в том, что они анализируют современные сообщества, представители которых, хотя и находятся на примитивном, по сравнению с человеком технократической цивилизации, уровне эволюции, тем не менее, имеют вполне развитые и сформированные когнитивные способности. Иначе говоря, те самые когнитивные способности, возможность возникновения и эволюции которых в результате давления естественного отбора и должна обосновываться бульшим процентом детей у лиц с высоким социальным статусом и которые на ранних этапах эволюции как раз-то и не были еще сформированы.

Не будем забывать, что вся эта красивая, замечательная аргументация с преимущественным оставлением потомства вождями племени направлена на то, чтобы доказать, что когнитивные способности могли развиться в результате отбора по признаку высокого социального статуса. Иначе говоря, что был высокий социальный статус, основанный не на более высокоразвитых когнитивных способностях, поскольку последние еще только должны сформироваться в результате предпочтения таких людей женщинами данного племени. Но если высокий социальный статус на чем-то основан и это что-то – не когнитивные способности, которые еще только когда-нибудь разовьются вследствие давления отбора, то и отбор, ориентированный на высокий социальный статус, проходил по какому-то другому основанию. А точнее, по тому, которое и лежало в основе выдвижения кого-то вождем.

Но в любом случае, это были не когнитивные способности, если им еще только предстояло развиться на основании предпочтений в репродуктивном поведении носителей некой ценной мутации.

Кстати говоря, замечу в скобках, что исследователями поведения животных установлено, что наименее склонны к новациям самцы высокого ранга. Так, например, известная исследовательница поведения животных в естественных условиях, Джейн Гудолл, подсчитала, что из 11 случаев орудования палкой [vi] 8 раз ее держали детеныши и 3 раза молодые самочки. Не правда ли, такая картина плохо согласуется с идеей выдающегося уровня развития когнитивных способностей у так называемых “альфа-самцов” [vii] ? Это – косвенное свидетельство того, что социальными лидерами далеко не всегда становятся члены сообщества с наиболее развитыми когнитивными способностями. Поэтому, даже если бы не было того возражения, которое я сформулировала выше и которое имеет чисто логическую природу, аргументация Ф.Фогеля и А.Мотульского в плане обоснования логики когнитивной эволюции была бы все равно неэффективной.

Получается, что идея естественного отбора, кажущаяся вполне очевидной при рассмотрении ситуации на огромных временных промежутках, оказывается логически не адекватной, если мы пытаемся замкнуть случайную мутацию, обусловливающую селективно ценное качество, и отбор на одну и ту же особь. И это ставит под сомнение всю идею такого обоснования логики эволюции когнитивных способностей, потому что, как может стать предпосылкой (основанием) отбора то, что должно сформироваться в результате отбора?

Единственной возможностью разрешить указанное логическое противоречие, на первый взгляд, остается фенотипический отбор, т.е. отбор, основанный на предпочтении особями одного пола особей другого пола на основании большей внешней привлекательности именно тех, кто является носителем будущих селективно ценных качеств. Это кажется возможным, поскольку именно в фенотипической специфичности особи-носителя может сразу же проявиться генетическая мутация.

Иначе говоря, мы имеем случайную мутацию X, которая привела к тому, что ее носитель стал выглядеть для самок более физически привлекательным (не важно, что это конкретно: необычный рост или особая волосистость, или наоборот, безволосость, или еще что-то). Тогда понятно, что самка предпочтет такого самца, и у него повышаются шансы передать потомству большее число генов, в том числе и мутацию, интересующую нас. Т.е. связь между генетической мутацией и фенотипическим признаком (в отличие от когнитивных способностей или социального статуса) может быть замкнута на самую первую особь-носителя благоприятной мутации. Тогда и естественный отбор по этому основанию, вроде бы, оказывается возможным. Теперь дело за малым. Надо всего лишь допустить, что когнитивные способности оказываются побочной формой проявления той или иной фенотипической специфичности, и идея эволюции когнитивных способностей на основании дарвиновского естественного отбора как будто бы реализуема. Потому что данная фенотипия будет устойчиво отбираться, т.е. особи-носители будут предпочитаться и оставлять больше потомства. Потомство, имеющее те же внешние признаки, тоже окажется в числе предпочитаемых и оставит свое потомство. Так представленность исходной мутации будет увеличиваться от поколения к поколению. А поскольку она же – в основе некоторого когнитивно ценного качества, то, отбирая определенную фенотипию, будут отбирать и соответствующее ей когнитивное качество. Так и окажется возможной когнитивная эволюция на основе идеи естественного отбора в традиционном его понимании.

Конечно, приведенная аргументация – это всего лишь ментальная уловка, которую я предложила в качестве примера того, как легко доказать любую общую теорию. Но она же – свидетельство того, как трудно это сделать, потому что на самом деле она ничего не доказывает. И сейчас я покажу почему.

Если мы посмотрим немного глубже и задумаемся о предпосылках, которые могли бы лежать в основании устойчивого предпочтения особями одного пола особей другого, то обратим внимание на один существенный вопрос: почему данный фенотипический признак (не важно, что это: рост, вес, особый цвет волос, особый тип лица и т.п.) может устойчиво стать основанием для физиологического предпочтения (т.е. желания спариться именно с этой особью и именно потому, что она выше, ниже, сложена так, а не иначе и т.п.)? Ведь отдельные предпочтения могут вылиться в физиологически выраженную тенденцию эволюции вида только в том случае, если это предпочтение стабильно, в массе своей, демонстрируют особи противоположного пола. Но тогда возникает вопрос: а почему некоторое внешнее качество [viii] может оказаться устойчиво предпочитаемым большинством членов данного сообщества?

Здесь, как мы видим, переплетаются два фактора: выдающаяся внешняя привлекательность, делающая особь предпочитаемой в сексуальных взаимодействиях (что и позволяет ей оставлять большее потомство) и отбор за счет этого какого-то адаптивно ценного признака. Поскольку всех в данном случае интересует эволюция когнитивных способностей или психологических характеристик человека как вида, то таким адаптивно ценным признаком, каким-то неслучайным образом связанным с почему-то предпочитаемой фенотипией, должны быть определенные качества (или определенное качество), развитие которых когда-нибудь приведет к формированию искомых когнитивных или психологических характеристик. Как это возможно?

1.2. Социобиология и эволюционная психология
в подходе к проблеме репродуктивного
поведения
Сейчас пришло время рассмотреть отличие социобиологического и эволюционно-психологического подхода к пониманию проблемы “передачи собственных генов потомству”.

Социобиология как направление в настоящее время уже широко известна. Ею постулируется наличие взаимосвязей различных уровней жизнедеятельности человека, начиная от биологического (генетические особенности организма) и кончая социальным (разные социальные и культурные институты человека). В ее основе – дарвиновская парадигма понимания возникновения и закрепления признаков, современная модификация которой связана с введением в научный оборот представления о генетической обусловленности огромного числа когнитивных и поведенческих особенностей.

В рамках этого подхода действительно были получены некоторые интересные результаты. В частности, было показано, что генетические вариации обусловливают изменения в когнитивных способностях, поведении, восприятии. Это касается цветового зрения, остроты слуха, способности различения запахов и вкусов. Это имеет отношение к психомоторным навыкам, экстравертированности-интровертированности, времени овладения языком, письмом, времени прохождения стадий Пиаже, а также к некоторым формам неврозов, фобий, психозов и т.п. Удалось также выявить единичные генетические вариации, которые обусловливают определенные когнитивные способности. Было показано, что мутации в отдельном локусе могут выразиться в глубоких, но очень специфичных изменениях в архитектуре мозговых тканей. Эти изменения не только модифицируют поведение на локомоторном и перцептивном уровнях, но влияют и на такие высокоуровневые функции, как осуществление выбора и принятие решения [ix] .

Широко известные в настоящее время разработки в области социобиологии предлагают расширить круг интерпретируемых на этой основе явлений за счет включения в число генетически обусловленных также и многочисленных форм социальной жизни: это касается, например, организации поведения в сообществе (в частности, было установлено, что подчинение интересов индивида интересам сообщества является селективно ценным признаком [x] ), эволюционной значимости различных форм представлений и верований (не только отдельного индивида, но и сообщества в целом [xi] ) и т.п.

Еще одним параметром, базисным для эволюционно-эпистемологической модели, является представление о невозможности наследования благоприобретенных признаков, независимо от их ценности [xii] .

Но если полезные приобретенные признаки не наследуются, как же в рамках социобиологических представлений объяснить эволюцию каждого данного вида организмов?

Считается, что это можно сделать следующим образом: случайные мутации приводят к появлению различных комбинаций генов, некоторые из которых обусловливают адаптивно ценные качества. Эти качества обеспечивают более высокую выживаемость особей-носителей. Те же, в свою очередь, оставляют более многочисленное потомство, что означает возрастание частоты соответствующей комбинации генов, а следовательно, и обусловливаемых ими адаптивно ценных качеств, в популяции. А поскольку гены задают функционирование нервной, гормональной системы человека, работу его органов чувств, они влияют и на процессы научения. Существующие ограничения на формирование некоторых видов поведения имеют физиологический базис, а он, в свою очередь, генетически обусловлен. Из этого делается вывод, что духовный выбор испытывает влияние цепочки взаимосвязей, которые ведут от генов, через физиологию, к ограниченному научению в течение отдельной человеческой жизни [xiii] .

Конечно, в таком упрощенном варианте данный подход довольно уязвим, поэтому используются многочисленные оговорки и опосредования, смягчающие предложенный вариант детерминации. В частности, предлагается ввести понятие первичных и вторичных эпигенетических правил [xiv] . И если первичные правила определяют возможные направления развития систем, простирающихся от периферических сенсорных фильтров до восприятия, то вторичные регулируют функционирование внутренних ментальных структур, включая сознательно осуществляемую оценку и принятие решений [xv] .

Эти и подобные им модельные конструкты (культурген, геннокультурная коэволюция, ментальный эпигенез и т.п.) используются для того, чтобы расширить класс свойств, качеств, способностей, интерпретируемых в рамках эволюционной парадигмы, также и за счет сложных высокоуровневых форм поведения и мышления, которые не имеют очевидной генетической привязки. Так, введение в научный оборот понятия эпигенетических правил позволяет, по мнению сторонников, говорить также и о генетической обусловленности пусть и не самих качеств, но хотя бы предпочтений, в рамках развития которых могли бы появиться сложные высокоуровневые способности [xvi] .

Но так ли это на самом деле? Когда мы говорим о действии механизма в рамках популяции в целом и на протяжении длительных исторических периодов, когда, как предполагается, формирование соответствующей интеллектуальной способности происходило, такая модель выглядит довольно привлекательно. Но если мы задумаемся о том, может ли реализоваться подобного рода подход в действительности, все оказывается не столь очевидным. Ведь для того, чтобы некоторая тенденция проявилась и тем более закрепилась в процессе эволюции, необходимо, чтобы предложенная модель была реализуема хотя бы для одной, отдельно взятой особи. В противном случае, если она оказывается нереализуемой для отдельного представителя популяции, как она окажется реализованной для сообщества?

И вот здесь, как представляется, возникают значительные трудности.

Как я уже отмечала, наиболее сложные и интересные с точки зрения понимания эволюции человека когнитивные способности рассматриваются в рамках обсуждаемого подхода как формирующиеся в процессе длительного исторического развития вследствие давления естественного отбора: селективно ценный признак увеличивает адаптивные возможности индивида-носителя, который, в силу своей большей приспособленности, оставит больше потомства, что, в свою очередь, приведет к возрастанию частоты данной комбинации генов в популяции. А поскольку носители такой комбинации также будут более адаптированными, ее частота (в результате действия естественного отбора) еще более увеличится и т.д.

Но как возможно давление естественного отбора, в основе которого лежит предпочтение носителя интересующего нас качества особями противоположного пола (иначе ни о каком преимущественном оставлении потомства и возрастании частоты данной комбинации генов в популяции и речи быть не может), если само это качество сформируется через многие тысячелетия (что и постулируется в отношении эволюции высокоуровневых интеллектуальных способностей)? Только мутации, непосредственно проявляющиеся фенотипически (например, рост, количество растительности на теле, цвет глаз и т.п.), имеют шанс (да и то при определенных оговорках) стать основанием для подобного предпочтения особями противоположного пола, что и обусловит возможность реализации механизма естественного отбора. Если же какая-то мутация и в самом деле через многие тысячелетия обеспечит формирование некоторой адаптивно ценной когнитивной, социальной, поведенческой способности, то как она может служить основанием для сегодняшнего предпочтения потенциального носителя данного качества?

Но допустим, что сторонникам рассматриваемого подхода в результате еще каких-то дополнительных оговорок удалось эти два процесса замкнуть на одну особь. Решит ли это проблему? Как представляется, нет. Само по себе обладание генетической комбинацией, обусловливающей селективно ценное качество, автоматически не влечет возрастания репродуктивной способности. Ведь в конце концов, как справедливо заметил М.Рьюз (правда, в противоположном по смысловой направленности контексте [xvii] ), Коперник, Декарт и Ньютон — эти гиганты научной революции — умерли бездетными!

Таким образом, несмотря на кажущуюся перспективность в плане возможности объяснения природы высокоуровневых способностей, подход, основывающийся на идеях социобиологии, — в том виде, в каком он существует на сегодняшний день, — на мой взгляд, сталкивается с весьма значительными трудностями.

Эволюционные психологи расходятся с эволюционными биологами в нескольких моментах. Во-первых, они полагают, что требует уточнения сама основа понимания причин репродуктивного поведения. Если для биологов характерно представление о том, что его целью является передача собственного генетического материала потомкам [xviii] , то эволюционные психологи ищут причины поведения человека в особенностях психологических механизмов, сформировавшихся как средство адаптации к условиям (или, как часто говорят, к вызовам) окружающей среды.

Во-вторых, эволюционные биологи полагают, что, хотя идеи, верования, чувства необходимо принимать во внимание при анализе эволюционной картины, основной упор они делают на поведении, считая, что именно оно вносит основной вклад в репродуктивную программу человека, а идеи, чувства и верования важны в той мере, в какой они воздействуют на поведение [xix] .

В-третьих, поскольку в эволюционной биологии акцент делается на изучении поведения, а индивиды рассматриваются, как имеющие всегда и везде сходные цели, различие между предковой и современной средой становится не принципиальным [xx] .

Теория, базирующаяся на этих положениях, стала известна как дарвиновская антропология или дарвиновская социальная наука [xxi] . Она критикуется эволюционными психологами, подход которых может быть представлен следующим образом. Во-первых, хотя соответствующие адаптации были в свое время отобраны, т.к. они максимизировали репродуктивный успех предков, это не значит, что они максимизируют его сегодня. Например, поиск пищевых ресурсов, содержащих сахар, действительно мог когда-то вносить свой вклад в репродуктивный успех предков. Однако неверно говорить, что индивидам нравится сладкое, потому что это помогает им делать вклад в их текущий репродуктивный успех.

Во-вторых, эволюционные психологи считают, что поведение само по себе не вносит определяющего вклада в привлекательность. Их тезис состоит в том, что “фокусом научного интереса должны стать психологические механизмы, которые продуцируют поведение. В центре научного интереса должно находиться не поведение, ориентированное на поиск сладкого, но возникший в результате естественного отбора рисунок (дизайн) психологических механизмов, делающих вкус сахара сладким. В-третьих, они утверждают, что в фокусе эволюционной психологии должны находиться специализированные психологические механизмы. Естественный отбор не может обусловить возникновение общецелевых ментальных механизмов, поскольку не было общих проблем в предковой окружающей среде. Наконец, учитывая эти три аргумента, различие между предковой и нынешней окружающей средой становится очень существенным, поскольку специализированные психологические механизмы, которые формируют человеческую психику, были отобраны для функционирования в конкретных условиях предковой окружающей среды. Если эти условия изменяются, психологические механизмы не могут функционировать так, как они были предназначены функционировать. Люди эволюционировали так, чтобы находить сахар сладким, потому что сладкий вкус побуждает индивидов совершать работу, которая необходима, чтобы получить его. В наше время сахар может быть получен за счет небольших усилий, и поэтому его сладкий вкус может мотивировать нас съесть его больше, чем это полезно для нашего здоровья, и тем самым снизить наш репродуктивный успех.

Подход эволюционных психологов становится доминирующей парадигмой эволюционного изучения поведения” [xxii] .

В эволюционной психологии меня привлекает то, что она позволяет, на мой взгляд, более точно оценить мотивы происходивших с человеком изменений. В частности, как уже отмечалось, психологи полагают, что корни трансформаций надо искать не в стремлении человека к репродуктивному поведению для увеличения представленности собственных генов в следующих поколениях, а потому, что “это приятно”. А вот почему сложилось так, что репродуктивное поведение приятно, что есть сладкое приятно, что много других вещей делать приятно – это особый вопрос. В этом, собственно, и состоит задача эволюционной психологии: понять, почему психологические механизмы, которые по своей природе адаптивны, имеют тот или иной рисунок.

Итак, сопоставляя свою позицию с представлениями социобиологов, эволюционные психологи пишут следующее: “Как и провозглашает само название, социобиология совершает объяснительный прыжок непосредственно от уровня биологических механизмов к уровню социального поведения. При этом психологические механизмы, которые продуцируют поведение, игнорируются. Эволюционные психологи, напротив, считают психологические механизмы центральными для понимания человеческого поведения…

Социобиологи рассматривают поведение, как призванное служить выполнению биологических функций,.. т.е. повышающее вероятность репрезентации генов данной особи в будущих поколениях. Например, социобиологи подходят к сексуальному поведению в терминах репродуктивной потребности или “компульсии воспроизвестись”. Действительно, биологический результат – оставление потомства, но на психологическом уровне потребность обычно коренится в сексе самом по себе, а не в том, чтобы реплицировать наши гены. Мы делаем это, потому что нам это приятно” [xxiii] .

Подтверждением такого понимания источников репродуктивного поведения, которое и лежит в самом основании естественного отбора, является ситуация с контрацепцией: “Если механизм, который ведет к сексуальному поведению – желание воспроизвести себя, появление контрацепции привело бы к исчезновению сексуального интереса. Тем не менее, этого не происходит. Напротив, устранение удовольствия, производного от сексуального поведения, драматически уменьшило бы вероятность сексуального взаимодействия, даже если бы репродуктивная возможность осталась” [xxiv] .

Все эти выводы интересны не только сами по себе. На мой взгляд, они позволяют нащупать уязвимые места в понятии репродуктивного поведения, как одного из механизмов естественного отбора, обеспечивающего эволюцию человека. Эволюция человека – это, главным образом, эволюция его когнитивных способностей (поскольку биологически человек изменился мало, основной же акцент пришелся на его когнитивные средства и возможности, которые лежат в основе всей человеческой культуры и цивилизации). Поэтому, если нам удастся понять логику когнитивной эволюции, ее движущие силы и механизмы, мы сможем достаточно адекватно представить значительный отрезок эволюционной истории человека.

До этого я доказывала, что внутреннее противоречие лежит в основе логики обоснования эволюции когнитивных способностей путем ссылок на предпочтение особями противоположного пола тех носителей случайной благоприятной мутации, которые являются более когнитивно продвинутыми или социально лидирующими.

1.3. Парадоксы предпочтения фенотипии
Теперь я хочу показать, что даже понятие большей внешней привлекательности особи-носителя благоприятной мутации не так уж очевидно соотносится с традиционным пониманием отбора. На первый взгляд, здесь вообще не может возникнуть никаких сомнений. В отличие от ранее рассматривавшихся вариантов обоснования эволюции когнитивных способностей, во внешнем облике генетическая мутация может выразиться сразу же. Поэтому совершенно естественной кажется идея предпочтения особи-носителя на основании специфики ее внешности (фенотипических признаков). А это, вроде бы, означает, что отбор по этому признаку не вызывает возражений.

Однако и здесь не все ясно. Обратим внимание на отмечаемое эволюционными психологами отличие их подхода от биологического: люди демонстрируют репродуктивное поведение не для того, чтобы обеспечить максимальную передачу их генов потомкам, а потому что “это приятно”. Почему приятным может оказаться предпочтение особи-носителя адаптивно ценной мутации (причем устойчиво приятным, не только для данного, первого, носителя, но и для его потомков, в том случае, если они унаследуют от него благоприятную – в плане будущего формирования желательных когнитивных способностей – мутацию)? Иначе говоря, возможность объяснения будущих благоприятных качеств на основе фенотипической специфичности носителя мутации возможна только в том случае, если нам удастся найти основания, для того, чтобы обосновать устойчивое предпочтение носителя мутации (а также его потомков) особями противоположного пола.

Ведь что, фактически, означает, что особи противоположного пола устойчиво предпочитают определенную фенотипию? Это значит, что почему-то сексуальное взаимодействие с партнером такой внешности для них (причем устойчиво, не для отдельного персонажа, а для большинства), оказывается особенно желательным, особенно приятным. С чем это может быть связано? Как объяснить это устойчивое спонтанное предпочтение?

Если мы примем во внимание позицию эволюционной психологии в отношении причин, обусловливающих репродуктивный успех особи-носителя благоприятной мутации, то вспомним, что речь идет об особом рисунке (дизайне, схеме) психологических механизмов, делающих ее в глазах других устойчиво привлекательной. Иначе говоря, в основе ее предпочтения особями противоположного пола – специфика психологических механизмов, обеспечивающих восприятие этой особи как исключительно привлекательной. Но сами психологические механизмы формируются как адаптации [xxv] к условиям среды, в которых находится данный вид.

Итак, ключевой вопрос проблемы естественного отбора как условия формирования и развития когнитивных способностей, в моем понимании, следующий: как возможно устойчивое предпочтение особи-носителя благоприятной мутации на стадии, когда она еще не привела к оформлению будущего благоприятного свойства (признака)?

Иными словами, ситуация такая: если мы предпочитаем рассматривать явления (в том числе и когнитивную эволюцию), как совершающиеся на собственной основе, без допущения вмешательства высших или неведомых сил в этот процесс, понятие естественного отбора совершенно необходимо. Именно оно позволяет определить такие механизмы, которые сами по себе, в соответствии с логикой собственного функционирования, приведут к тем результатам, объяснить которые нам было бы желательно. Эти механизмы – спонтанная лучшая приспособленность особи-носителя благоприятной мутации к условиям (вызовам) окружающей среды и спонтанная же предпочитаемость данной особи в сексуальных взаимодействиях, что, собственно говоря, и позволит ей оставить больше потомства.

Но здесь возникают определенные методологические трудности, которые обычно не фиксируются теми, кто использует это понятие в своих теоретических построениях. О том, каковы они в том случае, если мы непосредственно пытаемся увязать отбор и будущую когнитивную успешность особи-носителя изначальной благоприятной мутации или же отбор через социальную успешность особи, я уже говорила.

Кажется, что наиболее прозрачный вариант – это отбор на основании фенотипической специфичности особи-носителя. Посмотрим, так ли это на самом деле.

Допустим, что среди представителей сообщества (популяции) появляется некая особь А, являющаяся носителем мутации Х. При этом случайная мутация X такова, что изменяет фенотип особи и обусловливает появление определенного качества Р [xxvi] . В рамках традиционных представлений, относительно Р можно сказать, что оно влияет на качество жизни членов сообщества таким образом, что делает А более приспособленным к тем условиям, в которых живут представители данного вида. В результате А получает возможность лучше и дольше жить, оставляя больше потомства. Его потомство, унаследовав благоприятную мутацию, в свою очередь, станет лучше и дольше жить, оставив пропорционально большее число потомков и т.д. Так и происходит распространение качества Р в популяции в результате случайной мутации и давления естественного отбора.

На первый взгляд, это вполне логичное рассуждение. Однако так ли это на самом деле? Чтобы оставить большее число потомков, даже самый приспособленный представитель сообщества должен быть успешен в репродуктивном поведении. В противном случае даже хорошо питающийся и долго живущий член сообщества не сможет передать свои гены, включая случайную благоприятную мутацию, следующим поколениям. Действительно, лучшая приспособленность дает возможность оставить больше потомства. Но не будем забывать, что это возможность чисто потенциальная: ведь если бы по какой-то причине представители противоположного пола избегали особь-носителя ценной мутации в брачном взаимодействии, или случайная благоприятная (в плане когнитивной эволюции) мутация отрицательно влияла бы на репродуктивные способности особи-носителя, ни о каком большем оставлении потомства и речи бы не могло идти. Значит, вопрос устойчивого спонтанного предпочтения особи-носителя благоприятной мутации в брачном поведении не снимается фактом ее, возможно, лучшей приспособленности самим по себе. Все равно необходимо принять во внимание психологические механизмы, которые обусловливают то обстоятельство, что благополучная (в плане будущих полезных свойств) особь окажется и репродуктивно более успешной. Иначе говоря, необходимо объяснить, как возможно, что особь-носитель ценной мутации, которая впоследствии приведет к формированию важных когнитивных особенностей, уже сегодня оказывается предпочитаемой в брачном взаимодействии лишь на основании своей фенотипической специфичности.

Аргумент, что отбор будет происходить за счет того, что те члены популяции, которые не являются носителями интересующей нас мутации (и соответственно, не обладают адаптивно ценным качеством Р) просто вымрут из-за своей неприспособленности, не кажется мне убедительным по двум причинам. Во-первых, маловероятно, что изменение фенотипии, последовавшее за случайной мутацией, было значительным. Вернее так: возможно, что отдельная мутация единовременно вызовет резкие изменения фенотипа, но чаще всего такие изменения оказываются неблагоприятными для особи-носителя, приводя к гибели организма, а не к его экологическому процветанию. Во-вторых, если бы эволюция происходила путем значительных изменений, то тогда мы имели бы очень быстрые процессы: одно радикальное изменение, предпочтение особи-носителя на этом основании, другое радикальное изменение, – и новое качество сформировано.

Но известно, что эволюция – это длительный процесс, растягивающийся на многие поколения, иной раз на тысячелетия. Значит, вероятнее всего, изменения, совершающиеся в результате изначальной мутации Х незначительны и очень постепенны. Но если это так, то как может быть, что особь, отличающаяся от своих сородичей незначительно, получает значительные преимущества по сравнению с ними (и на этом основании предпочитается в брачном взаимодействии)? Аргумент, что не столько особь-носитель выигрывает, сколько “не носители” проигрывают, также сомнителен: если отличие несущественно, то почему проигрыш “не носителей” может быть так велик, чтобы послужить основанием для их вымирания?

Итак, вернемся к прежнему рассуждению. Пропорционально бульшая успешность в репродуктивном поведении связана с устойчивым предпочтением особи-носителя благоприятной мутации в брачных взаимодействиях. Иначе говоря, представителям противоположного пола такая особь почему-то должна казаться особенно привлекательной, причем именно на основании внешних особенностей, поскольку именно о них мы сейчас говорим (вопрос с когнитивным и социальным превосходством рассматривался раньше). Но почему вдруг некая особенность внешности большинством членов сообщества устойчиво и спонтанно может восприниматься как особенно привлекательная?

Мне кажется, что устойчивое предпочтение, которое способно привести к эволюционному закреплению тенденции, возможно только в том случае, если буквально все члены сообщества (или, по крайней мере, большинство) спонтанно стремятся к тому, чтобы выбрать данную особь своим брачным партнером. Но с чего бы такое единодушное предпочтение возникло, если соотносительное преимущество в результате обладания качеством Р, получаемое особью-носителем (по сравнению с ее непосредственным предком), невелико, а значит, и то экологическое преимущество, на которое делает упор стандартная интерпретация, незначительно?

Таким образом, складывается следующая ситуация: идея естественного отбора весьма полезна, поскольку позволяет объяснять эволюционные процессы на их собственной основе. В основании обсуждаемой формы отбора лежит более высокая репродуктивная привлекательность особи-носителя благоприятной мутации. Но что может обеспечивать эту устойчивую более высокую привлекательность? И вот здесь ключевой момент: это не может быть доминирующая успешность особи – ни когнитивная, ни социальная, ни фенотипическая, поскольку ее преимущество – по сравнению с непосредственными предшественниками (в соответствии с самой идеей эволюционных изменений) – не может быть подавляющим. Оно будет, если вообще будет, небольшим. Значит, должно быть какое-то другое основание для объяснения того, почему особь-носитель благоприятной мутации может устойчиво предпочитаться в брачных отношениях остальными членами сообщества.

Мне кажется, что можно предложить следующее объяснение. Устройство психологических механизмов, обеспечивающих эволюцию, таково, что особь, оказавшаяся носительницей благоприятной мутации, которая в будущем (подчеркнем это!) может привести к формированию селективно ценных качеств, остальными членами сообщества спонтанно воспринимается как сексуально привлекательная.

Что может лежать в основе такого предпочтения? Это самый сложный вопрос. И сложность здесь заключается в том, что надо обосновать возможность предварительного знания, а точнее, ощущения, перспективных для данного вида путей развития. Причем сделать это надо на рациональной основе, иначе все преимущества использования понятия “естественный отбор”, как объяснительной модели эволюции, будут утрачены.

Итак, как возможно спонтанное предощущение членами сообщества (особями данного вида), что та или иная фенотипически представленная у данной особи мутация является благоприятной для сообщества (вида) в целом [xxvii] ?

Как мне кажется, для того, чтобы предложить рациональные обоснования такой возможности, надо постулировать, во-первых, что на каждом этапе эволюции структуры ее будущий оптимум уже представлен. И во-вторых, что во внешних параметрах (выражение лица, мимика, жесты, характерные позы, телодвижения, осанка, асимметрии лица и тела и т.п.) не только могут быть, но и действительно оказываются выраженными внутренние (психологические, мыслительные, эмоциональные) характеристики.

В этом плане интересны идеи, которые формулируются в рамках динамического структурализма. Это подход, который использует некоторые идеи синергетики, делая акцент на понятии “операциональной замкнутости” структур, поскольку именно наличие определенной замкнутости (прежде всего, организационной, структурной) обеспечивает возможность динамики в открытой нелинейной среде.

Представители этого направления пытаются выявить роль, которую играет замкнутость в объяснении возникновения, развития и эволюции структурно стабильных систем на разных уровнях организации – химическом, биохимическом, биологическом, психологическом и культурном [xxviii] .

В частности, они показывают, что наличие структуры свидетельствует о том, что “не все, что угодно, может происходить в середине океана поверхностных взаимодействий. Существует сердцевина стабильности, которая ограничивает и канализирует динамики, сердцевина, которая, более того, позволяет глобальным и осмысленным взаимодействиям осуществляться между системой и средой. Тождество динамически структурированных систем не может быть определено только в терминах пертурбаций, ведущих к определенным и всегда изменяющимся рамкам активности. Напротив, тождество определяется в терминах результатов взаимодействия между структурой и изменениями. Иными словами, оно определяется в терминах взаимодействия между, с одной стороны, внутренней иерархической организацией и характерными для нее свойствами сцепления, и, с другой стороны, пертурбациями, которые влекут динамику системы, но сущность которых в равной мере зависит от структуры системы. Это та разновидность тождества, которая определяет рамки активности и ситуативную осмысленность пертурбаций для системы. Таким образом, структуры – не есть платоновские формы, в которые нам следует просто верить; это формы, внедренные на определенных уровнях, отмеченные историей и, в определенных пределах, склонные к изменениям” [xxix] .

Идея представленности возможных вариантов будущего структуры на каждом этапе ее эволюции является одной из ключевых в синергетической картине мира: “В нелинейной среде (системе) скрыт, предсуществует как непроявленное спектр “целей” развития, будущих возможных структур. Отнюдь не любой произвольный путь эволюции может быть реализован в данной среде, а только определенный набор путей эволюции. И этот набор “целей”, или спектр структур-аттракторов эволюции, определяется исключительно внутренними, собственными свойствами открытой нелинейной среды (системы). Это – “молчаливое знание” самой среды… Система строится из будущего. Элементы настоящего довольно жестко выстраиваются в соответствии с определенным грядущим порядком… Сегодняшнее положение дел конструируется из будущего и посредством него” [xxx] .

Эти идеи, на мой взгляд, проясняют, как возможно, что эволюционный оптимум представлен в каждом данном варианте реализации структуры. А это, в свою очередь, позволяет понять, что у членов сообщества действительно может существовать неосознаваемое ими спонтанное предощущение движения данной конкретной структуры (конкретного носителя благоприятной мутации) в направлении видового оптимума.

Средством распознавания динамики к эволюционному оптимуму могут служить фенотипические признаки. Ведь известно, что внутренние, сущностные, глубинные параметры находят выражение во внешних формах [xxxi] .

Проекция ментальных характеристик на фенотипические параметры человека имеет в своей основе следующий механизм: рождаясь, ребенок еще не обладает сформированным психическим аппаратом, и первое время его взаимодействие с миром осуществляется исключительно посредством тела. Психика ребенка формируется на базе и под влиянием его первичного телесного опыта. Таким образом, уже на первых этапах развития человека как личности ярко проявляется связь внутреннего и внешнего, тела и психики. Затем в процессе дальнейшего роста, развития, социализации, у индивида создаются устойчивые паттерны реагирования. Формируясь на ментальном уровне, они выражаются в поведении, в двигательной, мышечной активности [xxxii] .

Поскольку однотипная часто повторяющаяся реакция затрагивает определенную группу мышц, мышечный аппарат человека развивается неравномерно: некоторые участки тела находятся в постоянном напряжении, другие, наоборот, имеют пониженный тонус. Костная структура человека развивается до 25 лет, да и после этого она способна изменяться. В процессе роста индивида мышечные контрактуры, связанные с устойчивыми паттернами поведения, вызывают деформацию костной ткани, таким образом, формируя, помимо генетических предпосылок, индивидуальность человека на уровне его скелета, а также мышечного каркаса [xxxiii] .

Мы видим, что неразрывная связь между телом, внешностью человека, и его психологическими характеристиками – не вымысел. Все это говорит о том, что во внешнем облике действительно представлены внутренние (психологические и ментальные) особенности личности. И если психологические механизмы сформированы таким образом, что внешность особи-носителя благоприятной мутации устойчиво воспринимается как особенно привлекательная, действительно возможно, что в ходе отбора на основании фенотипических признаков будут отбираться ценные когнитивные качества.

Итак, если сформулировать проблему, касающуюся идеи естественного отбора в общем виде, то можно сказать следующее: необходимо понять, каковы были параметры среды (в историческом, психологическом, ситуационном выражении), обусловившие такой рисунок (схему, дизайн) психологических механизмов, который делает носителя фенотипии, соответствующей благоприятной мутации, привлекательным для членов сообщества? Это возможно в том случае, если удастся выявить: а) параметры среды, в качестве адаптации к которым формировались психологические аспекты репродуктивного поведения человека; б) за счет чего психологические механизмы делают особенно привлекательным сексуальный контакт с носителем благоприятной мутации; в) как члены сообщества по фенотипическим признакам распознают носителя такой мутации, если сама мутация имеет отношение к будущему когнитивному свойству.

Как видим, каждый из этих вопросов представляет собой отдельную полноценную программу исследования. Я сознаю ограниченность своих возможностей, поэтому даже не буду пытаться детально анализировать их. Тем более, что для цели моего исследования в данном случае важно другое. А именно: а) что задача объяснения эволюции человека (в том числе и когнитивной) на основании традиционного подхода мало реалистична из-за противоречивости аргументации и целого ряда неясностей; и б) что возможность решения проблемы связана с анализом зависимостей, лежащих в основе понимания человеком мира, себя и своих отношений с миром.

Вариант решения первой задачи может быть получен в рамках формулируемой в монографии модели эволюции, которую я называю “объемной”.

В качестве варианта решения второй задачи я предлагаю анализ внутренней природы человека, того, каким был его психологический (ментальный) статус на ранних этапах эволюции, как он менялся по мере трансформации глубинной природы человека, как на этой основе возникали и эволюционировали его когнитивные способности. В том числе и способность сознания.



2. ГРЕХОПАДЕНИЕ В ФИЛОГЕНЕТИчЕСКОМ
АСПЕКТЕ
Итак, я попытаюсь приступить к анализу логики формирования человека как вида, его эволюции и развития у него тех когнитивных способностей, с которыми сегодня мы связываем представление о человеческой культуре. В частности, способности сознания и базирующихся на нем средств и стратегий мышления. Но поскольку все это – вопросы, корни которых в необозримо отдаленных временах человеческой истории, невозможно избежать формулирования гипотез, создания мыслительных реконструкций и объяснительных моделей. Что же может служить базисом для подобного рода реконструкций и моделей?

Как я отмечала во Введении, для решения проблем высокой степени абстрактности и общности я собираюсь привлекать материал символического характера. Я делаю это, так как полагаю, что в символических сакральных текстах нам рассказывают не поучительные сказки, а пытаются донести до нас какую-то жизненно важную информацию, имеющую отношение к глубинным аспектам человеческой истории. В частности, мне думается, что миф о сотворении человека, его грехопадении и изгнании из Рая в символической форме репрезентирует значимые аспекты картины эволюции человека как вида в те отдаленные времена, о которых мы очень слабо осведомлены. Причем библейское описание особенно ценно в том плане, что, на мой взгляд, позволяет сделать некоторые предположения не только о природе происходивших с человеком процессов, но и динамике его мыслительных возможностей, а также о причинах, лежавших в основе такого течения эволюционных процессов.

Вот почему в некоторых важных случаях отталкиваться я буду от символических текстов, а дальше для подтверждения предлагаемых в книге моделей и реконструкций буду использовать данные самых разных дисциплин.

Основным для меня в этом плане оказывается миф о грехопадении, который, как представляется, и выражает в символической форме тот важнейший этап человеческой истории, когда с человеком произошла внутренняя трансформация, изменившая направление эволюции вида (а можно сказать “обусловившая направление эволюции”, – это зависит от общей оценки происшедшего. Тем не менее, сами процессы, по-моему, в библейской традиции представлены вполне отчетливо.).

Но сначала необходимо некоторое внимание уделить анализу специфики отношений человека и мира на ранних этапах эволюционного развития.

2.1. Реликтовое мироощущение
Гармония, в моем представлении, – это состояние, когда одно и то же действие приносит удовольствие и А, и В, где А и В составляют целое.

На ранних этапах эволюции человек находился в гармонии с миром. Он имел средства для распознавания (проживания в себе) процессов, происходивших в мире. Его энергетическое функционирование было оптимальным: он имел заряда и разрядки столько и тогда, сколько и когда испытывал в этом потребность [xxxiv] . При этом от него не требовалось усилий для обеспечения такого режима [xxxv] , поскольку, по определению [xxxvi] , отношения с миром регулировались ощущением удовольствия [xxxvii] .

В результате чего происходит разрыв подобного рода взаимоудовлетворяющих отношений?

Если исключить вмешательство извне (т.е. исходить из логики развития процессов на собственной основе), то отказ от гармоничных отношений может проистекать только из логики развития самих же этих отношений. Иначе говоря, по той причине, что в ходе их эволюции накапливалось нечто, что на определенном этапе развития привело к трансформации одного из составляющих единства (а может быть, и обоих) и тем самым разрушило их гармонию.

Что это была за сила и в результате какой эволюции отношений человека и мира она возникла и накопилась? Рассмотрим некоторые параметры, связанные с функционированием энергетической системы человека, которая является базисной для его отношений с миром.

Именно эта система, и в частности, меридианы движения энергии в теле, на мой взгляд, обеспечивает инструмент для “чувствования-проживания-в-себе” мира человеком.

Говоря о меридианах (каналах) движения энергии, я имею в виду представления, сложившиеся на этот счет в китайской традиции, где вопросы циркуляции энергии (ци), ее природы, разных ее вариантов (иньская и янская ци, ци огня и воды, небесная и земная ци и т.п.), а также форм управления этими энергиями и связанными с ними процессами, являются ключевыми и хорошо разработанными.

В основе китайских представлений о природе человека лежит концепция жизненной энергии – ци (“чи”, “ки” в разных транскрипциях). О ней можно говорить много, но сама она мало доступна непосредственному восприятию. Лишь в определенных условиях неподготовленный человек способен ощутить циркуляцию этой энергии. В целом же мы ее не замечаем, хотя постоянно сталкиваемся с последствиями ее благополучного или затрудненного функционирования. Иногда ци уподобляют жидкости: она течет по каналам, омывая все внутренние органы и ткани человека. Иногда ее сравнивают с электрическим (биологическим) током: разность потенциалов – необходимое условие динамики ци. Иногда ее рассматривают как магнитную силу, образующуюся в человеческом организме [xxxviii] . Но в любом случае важно знать, что это живая и животворящая субстанция, не тождественная ни крови, ни нервной энергии, и циркулирующая по собственным каналам, не совпадающим ни с кровеносной, ни с нервной, ни с лимфатической системами. Эти каналы называют меридианами, на них расположены биологически активные точки, воздействуя на которые мы получаем возможность влиять на внутренние органы и на процессы перераспределения ци в организме.

Меридианы имеют наименования: “канал почек”, “канал печени”, “канал сердца” и т.п. Это не значит, что там всего лишь один орган. Просто упоминаемый в названии орган рассматривается как определяющий для данного меридиана, на самом деле проходящего по всему телу и связывающего между собой участки самых разных отделов: головы, рук, ног, туловища, лица.

Ци имеет как бы две разновидности – инь и ян. На концепции инь-ян нет смысла останавливаться – в настоящее время она широко известна. Упомяну лишь, что упрощенным является широко распространенное убеждение, что нечто является раз и навсегда иньским или янским. Одно и то же может быть инь или ян в зависимости от того, по отношению к чему рассматривается [xxxix] .

В каждом предмете, явлении, процессе представлено как иньское, так и янское начало. Когда инь достигает своего максимума, начинает нарастать ян и наоборот. И если из всего многообразия связей с объектом или миром мы отобрали только иньское (янское) начало, то можем не сомневаться, что в определенный момент неизбежно столкнемся с игнорировавшейся ранее стороной. Поэтому обычная стратегия человека выбирать в окружающем его мире то, что ему удобно, выгодно, приятно, обязательно поставит его лицом к лицу именно с теми аспектами, которых он до недавнего времени успешно избегал. Причем, чем большей была ориентация на один из аспектов, тем плотнее затем придется соприкоснуться с другим. В связи с этим в даосской традиции рекомендуется принимать происходящее в его целостности, включающей как те моменты, которые человек оценивает как позитивные, так и те, которые кажутся ему негативными.

Китайские внутренние техники позволяют решать задачи саморегуляции комплексно. Работая со своей энергией, человек учится, во-первых, ощущать ее, во-вторых, – разумно распоряжаться ею, не только не нанося себе вреда, но и создавая условия, в которых организм мог бы успешно развиваться и гармонично взаимодействовать с миром.

Почему я думаю, что у человека роль инструмента, позволяющего глубинно воспринимать мир, постигать происходящее в нем, как “в-самом-человеке-совершающееся”, играет именно энергетическая система?

Во-первых, система подобного взаимодействия не могла не существовать. Она была обязательно, т.к. иначе человек не мог бы жить в мире на ранних этапах эволюции, когда тип сознания, характерный для современного человека, и основанные на нем средства еще не сформировались. Во-вторых, подобного рода инструмент взаимодействия-проживания мира вряд ли бесследно исчез. Скорее, он был “законсервирован”: т.е. активно в настоящее время не используется, но возможность его использования в особых случаях или в особых состояниях сохраняется [xl] . И, наконец, еще один аргумент: в соответствии с бритвой Оккама, не следует изобретать такую систему, а лучше поискать среди известных на сегодняшний день.

Итак, я полагаю, что глубинной основой раннереликтового взаимодействия человека с миром выступала его энергетическая система, т.е. система каналов (меридианов), по которым движется энергия, известная как ци у китайцев, прана у индусов, мана в некоторых других культурах (например, у аборигенов Австралии) [xli] . Именно она, на мой взгляд, обусловливает некоторые особенности восприятия представителей сегодняшних примитивных культур (например, бушменов [xlii] ), левшей при некоторых патологиях мозга [xliii] , людей, сознание которых по тем или иным причинам молчит [xliv] , а также тех, кого сегодня принято называть экстрасенсами.

Так что же мы можем сказать о том, каким было мировосприятие человека на ранних стадиях эволюции?

На первый взгляд, это вопрос, дающий большой простор для произвольных истолкований. Однако это не совсем верно. Некоторые предположения могут быть сделаны на основании данных, которыми различные отрасли научного знания располагают сегодня. Например, изучение поведения животных позволяет понять, какие формы восприятия присутствуют уже на до-человеческих стадиях эволюции и, значит, не являются чем-то исключительным и неправдоподобным. Разумеется, мы не будем рассматривать все формы поведенческой и познавательной активности животных. Нас будут интересовать лишь те из них, которые могут помочь в понимании особенностей восприятия, зафиксированных у ныне живущих представителей примитивных этносов и не наблюдаемых в обычных условиях у современного человека технократической культуры.

Например, бушмены способны получать информацию иными путями и раньше, чем это становится доступным западному человеку. Так, один бушмен узнал, что к нему в гости должен прийти отец, а из соседней деревни возвращается жена, не прибегая к информации других, а также не видя и не слыша этого (т.е. без помощи обычных органов чувств и не через третьи руки). В первом случае это знание явилось следствием того, что он ощутил в своем теле боль от старой раны отца, а во втором – почувствовал, как в его плечи впились ремни, на которых жена несет за спиной ребенка. Еще не видя антилопы, бушмен может правильно определить, что она появится в таком-то месте и что он ее убьет, т.к.у него возникает ощущение, что он тащит на спине тушу антилопы, и по его ногам стекает теплая кровь, собираясь во впадинках под коленками [xlv] .

Как видим, источником своего рода “пред-знания” в этих случаях выступает ощущение происходящего как в-нем-самом-совершающегося. И интересно, что сами бушмены не рассматривают эту способность предзнания (заметим: предзнания по отношению к нашей способности получать информацию о мире), основанного на таком вчувствовании во внутренний мир другого, как сверхъестественную. Напротив, они не видят в ней ничего удивительного, утверждая, что если бы ее не было, они бы просто не выжили [xlvi] .

Взаимодействие человека технократической культуры с миром таково, что подобного рода возможности кажутся нам мистическими. Однако данные о поведении животных, возможно, позволят нам взглянуть на вещи более широко. У животных к таким формам “экстрасенсорного” восприятия могут быть отнесены электрическое чувство угря [xlvii] , боковые линии у рыб, позволяющие контролировать направление и плоскость движения, люминесценция глубоководных обитателей (как единственно доступный практически в полной темноте способ коммуникации), чувствительность к направлению движения (миграции у некоторых видов животных и птиц), синхронные действия некоторых видов гусениц и рыб (движение “как по команде”), эхолокация и многое другое. Как соотносятся все эти данные с современной картиной мира?

Известно, что мир, с которым человек сталкивается в повседневной жизни, – это мир средних размерностей. Соответственно, органы чувств человека адаптированы к восприятию именно этих диапазонов. Так, он видит в интервале, лежащем между ультрафиолетовым и инфракрасным излучением. Но пчелы, например, обладают способностью воспринимать в ультрафиолетовом диапазоне (поэтому цветок, каким его видит человек, будет отличаться от того, каким его видит пчела). Это позволяет им безошибочно находить нектар. Зато красный и черный цветок будут для них неразличимы.

Верхний предел частоты восприятия человеческого уха в среднем составляет 14000 колебаний в секунду. А летучие же мыши издают и слышат звуки с частотой до 100000 колебаний (ультразвуковой диапазон). Поэтому, наблюдая за их охотой на бабочек летним вечером, мы будем наслаждаться тишиной. На самом же деле, в это время воздух пронизан пронзительными очень короткими криками, продолжительностью менее сотой доли секунды, мощность которых такова, что если бы мы могли их слышать, то воспринимали как звук двигателей реактивного истребителя с близкого расстояния. Долгое время было не известно, что летучие мыши издают подобные звуки. Но и сейчас, хотя установлено, что их звукоизлучающий аппарат включает уши, рот, а у некоторых видов и нос (блокировка любого из этих органов приводит к тому, что животное теряет способность ориентации), тем не менее, остается тайной, как именно уши и мозг летучих мышей обрабатывают поступающую звуковую информацию [xlviii] .

Мы оцениваем восприятие других (будь то люди или животные), как экстрасенсорное или обычное, всего лишь в зависимости от того, что характерно для нас. Но, как справедливо отмечает Тинберген, все животные – от низших на эволюционной лестнице до высших, – хотя и живут в одном мире, но “можно сказать, что они живут в разных мирах, т.к. каждое животное лучше воспринимает ту часть окружения, которая помогает ему процветать… Мир выглядит для нас таким, каким позволяют увидеть его наши органы чувств. Восприятие разных животных не одинаково, т.к. диапазоны чувствительности их органов чувств различны” [xlix] .

Известно, что угорь, защищаясь или нападая, производит мощный электрический разряд (в лабораторных условиях он зажигает одновременно более 200 неоновых ламп). Однако лишь недавно электрический орган угря стали рассматривать как крайнее выражение гораздо более распространенных электрических органов, “играющих роль своеобразных органов чувств. Они создают очень слабые электрические токи, используемые для обнаружения препятствий и добычи. Другими словами, “шестое чувство” таких рыб – это очень высокая чувствительность к электрическому полю.

Любопытна в этом отношении африканская пресноводная рыба нильский гимнарх, на хвосте которой находится ряд мышц, утерявших способность сокращаться. Вместо этого они испускают непрерывный поток слабых электрических разрядов с частотой приблизительно 300 импульсов в секунду. Во время разряда хвост на мгновение становится по отношению к голове рыбы заряженным отрицательно. Таким образом рыба создает в окружающем пространстве электрическое поле и ощущает слабые искажения его. Органы чувств сосредоточены в голове и вблизи от нее и представляют собой поры в толстой коже (сама кожа электричества не проводит). Поры ведут в канальца, наполненные желеобразным веществом. Дно канальцев выстлано группами чувствительных клеток, которые связаны нервными волокнами с мозгом. Такую рыбу можно приучить отличать тело, не проводящее тока, например, подвешенный в воде кусок стекла, от проводящего, но той же формы (например, пористой трубки, наполненной раствором соли или кислотой). Тела по-разному искажают электрическое поле, и рыба поверхностью тела (курсив мой. – И.Б.) ощущает эти искажения. Физиологический принцип действия таких органов чувств еще совершенно неизвестен, но уже четко доказана их высокая чувствительность” [l] . Некоторые морские животные реагируют на слабые различия в степени солености воды, другие – влажности воздуха. Многие низшие морские животные, по-видимому, отличают весенние приливы от всех прочих, т.к. только в это время откладывают икру, или же приливы в новолуние от приливов в полнолуние. Как они это делают, пока совершенно не ясно.

Итак, что же можно сказать относительно ощущений, которые выходят за пределы возможностей известных нам органов чувств, на основании имеющихся сегодня данных об особенностях поведения животных? Вот что пишет об этом Н.Тинберген: “Это так называемое экстрасенсорное (внечувственное) восприятие – явление, не ясное по многим причинам, и прежде всего из-за нечеткости терминологии. Если определить орган чувств как нечто, поставляющее животному информацию о внешнем мире, то тогда никакого внечувственного восприятия не может быть. С другой стороны, если этот термин применять к процессам, нам еще не известным, то тут следует сказать о широком распространении среди живых существ экстрасенсорного восприятия. Фактически, эхолокация летучих мышей, функции боковой линии рыб и способ, которым электрические рыбы обнаруживают добычу, основаны на процессах, о которых мы ничего не знали, и которые, следовательно, были в этом смысле “внечувственными” всего 25 лет назад” [li] .
...
Продолжение следует
.

 

[Реклама]

 

[кружкин]

Растягивание истории на 2000 лет и даже на 10000 лет во многом идеологически обезоруживает любого исследователя. Получается, что формирование человеческого сознания произошло в очень стародавние времена и на сегодняшний день совершенно закончено. Меняются только знания, но не меняется сознание. Самые очевидны факты становятся для исследователя закрытыми. Имеющий уши да не слышит, имеющий глаза да не видит.

Фоменковщина, при всей ее спорности, открывает широкую дорогу для понимания природы вещей. Именно хронологию Фоменко считает своим основным пунктом, а отнюдь не критику традиционной истории и историков традиционалистов.

Традиционные лингвисты вместо того, чтобы изучать языки разных народов мира, с упорством, достойным лучшего применения, пытаются доказать происхождение всех индоевропейских языков, и в первую очередь русского, из древней Греции. Даже придумали мнимый поход доисторического Александра Македонского в Индию, единственно с целью хоть как то объяснить сходство индийского санскрита с русским и другими европейскими языками.

Развитие языков происходило от рычания к песне, от “гав-гав” к “мяу-мяу”. И происходило это не 10000 лет назад, а происходит как раз в наше время.

Все древние письменности, которые мы накопали, свидетельствуют о преобладании согласных и игнорировании гласных. Скорее всего, так и было на самом деле. Люди больше рычали согласными, нежели чем говорили гласными. Сперва в письменность добавились специальные необязательные знаки огласовок, а потом и сами гласные.

Анализ языков кавказских и среднеазиатских племен показывает весьма ограниченный набор слов в этих языках. Когда я спрашивал казаха – как это будет по казахски, то он отвечал – “по казахски так не скажешь”. И дело касалось вовсе не телеграфно-телефонного новояза, а вполне обычных классических литературных построений.

Разговаривая с чеченцем я выяснил, что он то считает чеченский язык существенно превосходящим языки “всяких там” осетинов и ингушей. Я спросил почему? Оказывается потому, что чеченский язык более напевный. Иначе говоря, в чеченском, по его мнению, существенно более развиты гласные звуки. Хотя словарный запас так же весьма ограничен.

Японский язык разделяется как бы на два языка. При обращении к мужчине используется интонация “гав-гав”, а при обращении к женщине – “мяу-мау”. И это совсем не эмоциональный окрас, интонация меняет смысл фразы. Во вьетнамском существует около 12 уровней ударения в слове, иначе говоря, изменение уровня рычания меняет смысл слова. Семитские языки более склонны к шипению, т.е. к шипящим звукам. Афро-американский английский трансформируется в доминирующую рычащую букву “R”.

Везде мы наблюдаем связь этнического сознания и языковой формы.

В Христианских храмах богослужение ведется нараспев. И это не случайно. Так труднее понять, но напевный язык воспринимается нами как более торжественный, нежели чем простой разговорный язык, более приближенный к “гласу божьему”. Сам глас божий представляется нам как суперпозиция гласных, а не как рычание согласных. Ангелы поют неземными голосами, а вовсе не рычат земными зверями.

Заключенные, в силу своей умственной ограниченности, склонны формировать феню путем сокращения слов. Следователь на фене становится следаком, заключенный - зеком и т.д. Иудейская власть, в силу той же умственной ограниченности, склонна вводить аббревиатуры ВЦСПС, ДОСААФ, МПС и т.д.

Дети, еще не развившие свой интеллект, тоже стремятся подсократить наш язык, выработалась даже специальная детская мова – “ути-ути”.

Мы видим, что огромной массе людей, проживающей рядом с нами, в тягость наш слишком длинный напевный язык, они стремятся подсократить его до уровня людоедки Эллочки. Даже иногда почитая это за достоинство: вон мол язык английских островитян на 50% короче русского в написании. Но другие люди, напротив, находят истинное удовольствие в изящной русской словесности. Мы очень разные. У нас разные способы мышления.

Братья наши меньшие очень любят козырять своим правописанием. Дело в том, что западная Европа вся состоит из различных языков, имеющих в основе своей смешение русского языка и языка тамошних аборигенов. Вся Европа – это такой разноязыкий Кавказ. Например, во Франции в начале 19 века большинство французов не понимали официального государственного языка. Во всех странах Европы происходили реформы языков, когда населению навязывали одну из версий искусственного индоевропейского новояза-эсперанто. Поэтому тот, кто лучше говорит на официальном языке, например на правильном языке BBC, тот и больший англичанин, или француз, что для иудея очень выгодно, иудей может стать даже большим французом, чем сам француз.

С русским такой номер не проходит, русские прекрасно знают свой родной язык и никто им его никогда не навязывал. Реформы языка были чисто косметическими, то ижицу сократят, то двойные гласные поделят надвое. Когда иудеи по своей западно-европейской привычке пытаются поучать русских русскому языку их эффективно ставят на место. Они очень обижаются и все повторяют: “не ложить, а класть; не кофий, а кофе; не в пальте, а в пальто”.

Мы можем слушать и слышать. Мы можем легко отличать одного человека от другого. Шила в мешке не утаишь, ментальность не спрячешь.

 

[VicRus]

...
Продолжение статьи "Эволюция и сознание"

Кроме того, что животные демонстрируют способность воспринимать информацию в ином по отношению к возможностям человека диапазоне или с иной интенсивностью (например, нюх собаки намного тоньше нашего обоняния, а зрение орла острее, чем наше), интересно еще и другое: в животном мире мы встречаемся с формами восприятия и органами чувств, вообще нетипичными для человека (или, по крайней мере, такими, относительно которых не известно, что они присущи и человеку).

Итак, можно сказать следующее: то, что у современного человека установлены и изучены традиционные органы чувств (зрение, слух, вкус, обоняние, осязание), – еще не основание для того, чтобы считать, что другими каналами поступления информации он не располагает. Животный мир демонстрирует гигантское разнообразие неизвестных нам ранее форм восприятия и ощущения. И даже если многие из них не представлены у человека, в принципе они возможны. И то, что современная наука пока не понимает, как они организованы и функционируют, вовсе не порочит их и не служит основанием для их отвержения.

Я не буду гадать, какие именно каналы поступления информации функционировали на ранних стадиях филогенеза. Важно, что они, вероятнее всего, существовали и обеспечивали особый тип мироощущения и мировосприятия. Чтобы как-то говорить о них, я назову их, условно, кожным чувством. Почему именно так? Во-первых, на мой взгляд, это реликтовое ощущение-чувствование было слабо дифференцированным, обеспечивая мгновенную и целостную реакцию организма на изменение значимых для выживания параметров среды. А кожа – это как раз та структура, которая находится на границе соприкосновения человека с миром (вспомним, что уже у животных известны такие формы ощущений, которые иначе, чем “чувствование всем телом” не назовешь – например, нильский гимнарх). Во-вторых, в языке до сих пор сохранились многочисленные выражения, в которых отражена особая роль кожного ощущения (причем не в плане осязания, а как некой слитой комплексной характеристики): “всем телом почувствовать”, “кожей ощутить опасность”, “затылком (спиной) почувствовать чей-то пристальный взгляд” и др. И поскольку человек очень буквален и точен в выражении своих ощущений [lii] (хотя внешне мы воспринимаем многое как иносказание), постольку, вполне возможно, за этими метафорами стоит нечто вполне реальное.

Почему происходит разрыв человека и мира?

В процессе их раннеэволюционного гармоничного взаимодействия человеку весьма комфортно [liii] и, скорее всего, преднамеренно он ничего и не стал бы менять. Но все происходит независимо от его воли и желания: просто поначалу дремлющий разум все время копит информацию и впечатления. В какой-то момент количество накопленного опыта переходит в качество новых возможностей, мозг просыпается и берет управление всем на себя. Такая возможность уже подготовлена предыдущим развитием человека: через нервную систему мозг информирован обо всех процессах в организме, связан со всеми структурами.

Функция самосознания-самоконтроля автоматически разрушает целостность чувствования-вживания [liv] . Поэтому, как только рождается самосознание, неотделимое от самоконтроля, разрушается прежний способ взаимодействия с миром. Рождение одного равносильно уничтожению другого. Или: рождение одного и есть уничтожение другого. Это взаимоисключающие режимы функционирования.

Однако “уничтожение” не значит, что утрачивается способность к реликтовому взаимодействию с миром. Это означает лишь, что разрушается прежний способ существования в мире, бытия в мире. И ему на смену приходит другой, тот, с которым мы имеем дело сегодня.

Итак, возникновение самосознания-самоконтроля – вот ключевое событие, переводящее стрелку эволюции на новый путь. Но как и почему появляется новая для человека способность? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны сначала попытаться понять природу человеческого сознания, от каких взаимодействий оно производно, на каком этапе возникает и какими естественными причинами обусловлено его формирование?

2.2. Формирование человека как вида
на уровне универсальных сил
Прежде всего, необходимо оговориться, что, используя термин “сознание”, мы вынуждены говорить о двух разных, хотя и взаимосвязанных вещах: 1) сознание как универсальная сила, участвующая в формировании человека как вида [lv] , и сознание как специфически человеческая способность.

Я сознаю, что такое пересечение терминологии затрудняет обсуждение проблемы, но изобретать новые термины мне тоже не кажется правильным. Поэтому там, где эти вопросы обсуждаются параллельно, я буду уточнять, какое из пониманий подразумевается в каждом конкретном случае.

На мой взгляд, не вполне верно убеждение, что в процессе эволюции материальных форм усложняется сознание (или же появляется сознание, тогда как раньше была лишь психика). Не происходит развития сознания в том виде, как иногда считают: поскольку амеба имеет одни возможности, червь – другие, обезьяна – третьи, то нарастание возможностей – свидетельство эволюции сознания. На самом деле это и так, и не так. Не так, потому что для каждого из эволюционирующих видов представленность разных форм проявления сознания максимальна из возможных для данного уровня организации. В этом смысле, эволюции сознания нет: оно имеет высшие (по отношению к потенциально возможным для данной формы организации материи) уровни реализации у каждого вида. Оно все время максимально выражено.

И в то же время эволюция сознания есть, поскольку спектр возможностей взаимодействия организма с миром увеличивается. Поэтому правильнее всего сказать так: усложняются и дифференцируются способности, которые в рамках современной научной парадигмы мы относим к категории “сознание” (внимание, научение, память), но не эволюционирует сознание, как универсальная сила, которое всегда, в любой живой структуре имеет высшую степень представленности, потенциально возможную для данной структуры (для данного вида организмов).

Результат действия универсальных сил – найденная структура-оптимум – в равной степени совершенна и в мире форм (идей, образцов), и в материальном (физическом) мире в обеих своих составляющих: телесной и психической.

Кстати, наше неполное принятие принципа единства души и тела проявляется и в этом: никому не придет в голову утверждать, что тело человека более совершенно, чем, допустим, тело орла или дельфина. Все понимают, что каждый из этих видов живых существ занимает свою нишу и по отношению к условиям собственной среды обитания тело их совершенно. Но в том, что касается сознания, мы так не думаем. Напротив, человек убежден, что именно его психика – вершина творения, остальное – лишь ступени к вершине пирамиды, которую он гордо занимает. А ведь если отказаться от дуализма души и тела, то и в отношении сознания мы должны допустить, что и оно совершенно на каждом этапе эволюционного процесса.

Еще один важный момент. Увеличение возможностей взаимодействия организма с миром, на мой взгляд, происходит не так, как мы обычно себе представляем: в процессе приспособления к каким-то новым условиям развиваются новые способности, или же (в терминах гипотезы преадаптации) – некая способность возникает как побочный продукт какого-то процесса, а затем может быть использована для других целей. Чтобы понять, как происходит “эволюция сознания”, что представляет собой “эволюция сознания”, нужно по-настоящему принять положения, что душа и тело – два разных уровня проявления одного и того же, условно говоря, “две стороны одного листа бумаги”. Чего “одного и того же”? Я думаю, энергетических процессов, протекающих в человеке. А они, в свою очередь, представляют собой форму воплощения в материальном мире параметров универсальных сил, творящих человека на уровне замыслов, энергии. Хочу обратить внимание: выражение “универсальные силы” я использую как метафорическое. Оно символически репрезентирует разного типа динамики жизненных процессов, имеющих место, как в природе, так и в человеке. Например, универсальная сила “дерево” будет репрезентировать такие параметры процессов: рождение и рост, гибкость; “земля” – плодородие, питание и превращение; “вода” – текучесть, холод, способность к движению назад. Вот как об этом говорится в древнем трактате “Щуцзин”: “Постоянная природа воды – быть мокрой и течь вниз; постоянная природа дерева – поддаваться сгибанию и выпрямляться; постоянная природа огня – гореть и подниматься вверх; постоянная природа земли – принимать посев и давать урожай; постоянная природа металла – подчиняться внешнему воздействию и выпрямляться” [lvi] .

2.3. Логика формирования видов
Итак, усложняется и дифференцируется взаимодействие универсальных сил, участвующих в создании каждого нового вида живых организмов, осуществляемое не на уровне физического мира. Условно можно сказать, что процесс творения длится столько времени, сколько требуется для получения устойчивой, жизнеспособной структуры, своего рода структуры-оптимума.

Момент нахождения такой структуры (выхода на такую структуру) в Библии, как мне кажется, символически представлен выражением: “И увидел Бог, что это хорошо”. Причем интересно, что подобное выражение используется только для характеристики творения живых существ. Создание стихий не сопровождается такой фразой. Может быть потому, что в сотворении тверди, воды, неба, земли участвует только одна какая-то стихия (универсальная сила), и она, естественно, совершенна. И лишь тогда, когда универсальные силы начинают взаимодействовать, сочетаться для формирования каких-то неоднородных структур, возникает потребность поиска наилучшего, наиболее жизнеспособного варианта. И только в момент выхода на структуру-оптимум сотворенное обретает проявленность в физическом мире. Интересный момент. Я полагаю, что процесс творения новой структуры (уровень универсальных сил) в материальном мире не сопровождается какими-либо доступными восприятию человека событиями. Игра сил, подготавливающих рождение нового, не имеет проявленности в физическом мире. Только момент выхода на жизнеспособную структуру, т.е. достижение конечного продукта, манифестируется в физическом мире. Но зато потом мистерия сотворения новой формы в свернутом виде воспроизводится в процессе индивидуального рождения каждого существа этой формы. Иначе говоря: процесс рождения нового вида живых существ, т.е. последовательность и пропорции взаимодействия универсальных сил, в физическом мире будут представлены (в ключевых моментах) в формировании и рождении каждого нового существа этого вида. Применительно к человеку это будет выглядеть так: взаимодействие универсальных сил в ходе создания человека как вида (какие силы включаются в процесс, в какой последовательности, на какой стадии и др.) репрезентировано в эмбриогенезе (какие структуры организма формируются в первую очередь, какие развиваются на их основе, как они взаимодействуют и т.п.), но ни в коем случае не в неких “промежуточных формах” между разными видами живых существ (допустим, человеком и обезьяной), в которых эволюция, как иногда говорят, “отыскивает” оптимальные формы будущих новых видов.

Итак, энергетическая структура, найденная на уровне замысла (уровень действия универсальных сил), в нашем, физическом, мире предстает, является нам уже автоматически облеченной в материал, характерный для нашего мира (то, что мы называем веществом). Здесь важно обратить внимание: не требуется никаких дополнительных усилий, никаких дополнительных действий по воплощению получившегося на уровне универсальных сил (на уровне замысла) в физическом мире. Достижение совершенной (жизнеспособной) структуры в мире универсальных сил в физическом мире как раз и предстает как возникновение нового вида живых существ.

Иначе говоря, то, что формируется на уровне замысла (на уровне универсальных сил), и то, с чем мы повседневно сталкиваемся в нашем физическом мире, – это одно и то же: не фигурально, не метафорически, не в том смысле, что первое является прообразом, прототипом второго (т.е. по логике происхождения). Это буквально одно и то же, одна и та же сущность. Но в первом случае в том виде, как она явлена в мире форм (универсальных сил, замыслов, сакральных образцов – назовите как угодно), во втором – как она явлена в физическом мире.

Поскольку это два разных мира, причем первый обычно именуют “тонким”, “духовным”, а второй – “грубым”, “физическим”, то и формы воплощения (проявленности) в них разные. Первые обычно называют “идеями”, “образцами”, “структурами”, а вторые – вещами, предметами, хотя по природе своей, как я уже сказала, эти конструкты – совершенно одно и тоже.

Понятно, где корни такого представления: человек интуитивно ощущает различие, условно говоря, “в степени жизненности” того, что он может потрогать руками, и того, что можно лишь помыслить, вообразить, представить себе. Поэтому он их и наделяет разной степенью “наполненности жизнью”, оценивая одни как реальные, другие как воображаемые, иллюзорные, гипотетические (в зависимости от миросозерцания каждого конкретного индивида). На самом же деле реальны и те, и другие, и еще не известно, какие в большей степени. Просто миры их функционирования различны, и, соответственно, различны формы их воплощения в этих мирах. Скажем так: на уровне действия универсальных сил любая структура-оптимум столь же материальна, как для нас ее воплощение в веществе нашего физического мира. Просто субстанции этих миров различны.

Итак, то, что мы в нашем физическом мире воспринимаем как новый вид существ, – это структура универсального мира, которая была получена в процессе взаимодействия универсальных сил и оказалась устойчивой и жизнеспособной. И именно вследствие этого проявилась в физическом мире. Совершающийся в энергетическом мире выход на структуру-оптимум в физическом – предстает как рождение нового вида живых существ, телесные и психические параметры которого представляют собой воплощение качеств структуры-оптимума в субстанции нашего мира.

Теперь возникает вопрос о природе субстанции, которая служит веществом энергетического мира и мира человека.

Если учитывать те представления, которые сложились в самых разных традициях, осмысливающих трансцендентные вопросы, то есть все основания предполагать, что “материей”, веществом энергетического мира является универсальная сила “сознание”. На это прямо указывают и разные эзотерические учения, и мифологические сюжеты, где мир предстает творимым из мысли, замысла Творца. Какова природа этой универсальной силы мы, вероятнее всего, не сможем определить, поскольку человеческое мышление ограничено не только в плане своих возможностей, но и в плане выразительных средств, находящихся в распоряжении человека. И язык, и мышление дуальны, а универсальное сознание, судя по эзотерическим учениям, имеет базисную характеристику недвойственности. Поэтому оно в принципе не может быть адекватно представлено с опорой на когнитивные возможности человека.

Указывают, что оно может быть пережито как составная часть внутреннего личностного опыта каждого отдельного человека [lvii] . Но такое указание, хотя и является очень ценным, оставляет много вопросов открытыми. Например: почему человеческая природа такова, что трансцендентные вещи могут переживаться, но не могут умопостигаться? Почему такой опыт внутреннего переживания (несмотря на свою принципиальную возможность) в настоящее время оказался доступен лишь очень немногим, специально подготавливающим себя людям, или людям, находящимся в пограничных ситуациях или в измененных состояниях сознания? Обладали ли когда-либо ранее люди способностью спонтанно, устойчиво и на регулярной основе взаимодействовать с этим миром универсального сознания и если да, то что должно было произойти, чтобы они эту способность утратили?

Понятно, что все эти вопросы имеют отношение к пониманию природы сознания человека, поэтому в той или иной степени я попытаюсь их затронуть позднее. Хочу обратить внимание: я не предполагаю анализировать природу универсальной силы “сознание”, составляющей “материю”, “вещество” тонкого мира (я попыталась объяснить, почему это сделать невозможно). Я попробую предложить варианты ответов на те вопросы, которые непосредственно касаются сознания человека, т.е. той субстанции, которая дана нам в нашем мире.

2.4. Объемная модель эволюции
Итак, на мой взгляд, ни эволюции материи, ни эволюции сознания не происходит в том виде, как это обычно считают (например, такая вера выражается в поисках “промежуточных видов” между обезьяной и человеком). Я же полагаю, что “промежуточных видов” для некоторых этапов эволюции (а именно тогда, когда создаются принципиально новые формы), просто не существует. Поясню, что я имею в виду.

Об эволюции, как и о сознании, мы также можем говорить в двух смыслах. Эволюцией мы назовем и возникновение принципиально новых видов живых существ, и видоизменение старых, уже существующих (даже если оно является принципиальным, в прежней терминологии, “революционным”).

Эволюция (в том, что касается появления новых видов живых существ), как представляется, имеет место на уровне действия универсальных сил. Именно там отыскиваются жизнеспособные комбинации. Эволюция во втором смысле, безусловно, осуществляется на уровне физического мира, и именно она, на мой взгляд, является сферой приложения идей естественного отбора.

Итак, то, что мы обычно рассматриваем как подлинную, исчерпывающую картину эволюции видов, на самом деле – лишь этап, одна из сфер манифестации эволюционных процессов. В этой сфере мы обычно выделяем эволюционные и революционные периоды: первые, когда совершенствование видов происходит зримо, когда мы можем в материальной, вещественной форме проследить усложнение или упрощение (в зависимости от оптимума) отдельных функций, отдельных структур и отдельных способностей. Вторые, – когда изменения происходят скачкообразно: было одно, вдруг стало другое. Промежуточных вариантов не можем найти, изменение вызвано неизвестно чем и произошло неизвестно как.

Действительно, на поверхности все так и обстоит. Мы видим примеры и эволюционных, и революционных изменений, и не всегда понимаем, в чем те и другие связаны и почему совершились.

Но если мы посмотрим “подложку” материальной эволюции, то, я думаю, мы увидим еще один слой процессов, анализ которых может помочь в объяснении многих вещей.

Говоря о “подложке процессов материальной эволюции”, я имею в виду уровень действия универсальных сил, формирующих наш мир. Древнегреческие философы универсальными силами называли огонь, воздух, воду, землю – стихии. В китайской традиции – это дерево, металл, огонь, почва, вода. Взаимодействие этих сил приводит к порождению структур разной степени сложности. Наиболее простые – те, которые созданы действием одной стихии, наиболее сложные – всех, в разной степени представленности и на разных этапах формирования структуры.

На этом базисном по отношению к нашему миру уровне и создавались структуры, некоторые из которых были достаточно совершенны для того, чтобы оказаться способными к самостоятельному существованию в физическом мире. Процессы в них были настолько хорошо отлажены и гармонизированы, что структура с подобными параметрами была способна обеспечивать свою жизнедеятельность только за счет собственных ресурсов и обмена со средой. И хотя в последующем универсальные силы продолжают влиять на нее, но это уже лишь модификация условий ее жизнедеятельности, а не средство жизнеобеспечения.

Здесь важно следующее: при таком понимании логики эволюционного процесса любая из имеющихся в физическом мире структур по определению совершенна, т.е. оптимально приспособлена для жизни в тех условиях, в которых она находится. Важное следствие из такого понимания: материальная эволюция и происходит, и не происходит. Не происходит в том смысле, что все воплотившееся в материальном мире уже совершенно. Можем ли мы говорить об эволюции, если ее этапы выглядят примерно так: переход от совершенной формы к совершенной форме и далее снова совершенная форма?

И в то же время эволюция, безусловно, имеет место. Но в каком смысле? Формируются новые виды живых существ, по-новому взаимодействующие со средой, обеспеченные новыми возможностями регуляции параметров такого взаимодействия. Но такая эволюция – каждый раз – лишь последний акт развернутой драмы сложного взаимодействия порождающих эти структуры универсальных сил. Т.е. мы видим спектакль, который состоит только из последних сцен каждого акта пьесы. В таком варианте просмотра происходящего действительно видна определенная динамика – ведь каждый раз это новая картинка, где персонажи узнаваемы, сюжет, в самых общих чертах, тоже может быть намечен. И, кстати говоря, возможно, такой просмотр – это и есть единственно доступное человеку по природе его зрелище. Но даже если мы не можем видеть весь спектакль целиком, все же правильнее будет хотя бы сознавать, что именно доступно нашему восприятию.

Таким образом, мне представляется, что в отношении понимания логики эволюционных процессов можно сказать следующее.

Формирование новых видов живых существ (и в том числе человека) осуществляется на уровне действия универсальных сил. Это та реальность, которую мы можем называть альтернативной и которая иногда оказывается доступной восприятию людей специально для этих целей себя готовивших или оказавшихся в измененном состоянии сознания, или в особых жизненных условиях (сильный стресс, усталость, сенсорная депривация, электростимуляция и др.).

Сам процесс поиска, вызревания новой формы (новой структуры) не имеет непосредственной репрезентации в материальном мире. Лишь в момент получения устойчивой, жизнеспособной структуры происходит ее проявление в материальном мире. Эти две сущности – та, что создавалась на уровне “подложки”, и та, что теперь явлена в нашем мире, – не просто генетически связаны между собой (“одна порождает другую”, “одна является прообразом, сакральным образцом другой”). Это буквально одно и то же. Нами они воспринимаются по-разному (одна – как идея, образец, другая – как реальная вещь) просто потому, что принадлежат они разным мирам: одна так называемому “тонкому”, другая – нашему, “грубому”. Вещи нашего мира – одной природы с нами, поэтому и оцениваются нами как единственно реальные, подлинные. Их “прообразы”, “образцы”, глубинные структуры принадлежат альтернативному по отношению к нашей реальности миру, поэтому нами воспринимаются как не вполне реальные, выдуманные, сконструированные сознанием человека. На самом же деле, реальны и те, и другие. Более того, фактически, нет “тех и других”. Есть одни и те же сущности, воплощенные в разных мирах, средствами разных миров, в субстанции разных миров.

Все это относится к формированию и рождению нового вида. Именно этот период поиска новой жизнеспособной сущности не имеет непосредственной репрезентации в событиях нашего мира. Но впоследствии он бесчисленное количество раз опосредованно воспроизводится в процессе формирования и рождения каждого отдельного существа данного вида. Таким образом, я полагаю, что именно период эмбрионального развития репрезентирует в основных моментах логику взаимодействия универсальных сил, однажды приведших к порождению новой жизнеспособной структуры. Онтогенез же (в ключевых своих моментах) воспроизводит основные этапы филогенетической эволюции, т.е. того течения событий, которое имело место уже после возникновения нового вида.

Именно в таком соотношении (взаимодействии) двух миров – сакрального и профанного – видится мне причина того, почему в традиционных сообществах существовала (а кое-где и сейчас сохраняется) традиция регулярного ритуального воспроизведения тех или иных сюжетов космогонических мифов. Я понимаю это следующим образом. Взаимодействие универсальных сил, однажды приведшее к желаемым для человека событиям, должно регулярно воспроизводиться в ритуалах, чтобы обеспечивалось сохранение (или же новое рождение) искомого в мире людей. Т.е. существование желанной структуры (сущности, события) глубинного уровня поддерживается регулярным рождением каждой новой такой структуры (сущности, события) физического уровня. Это подобно тому, что новый вид живых существ, созданный на уровне действия универсальных сил, существует в материальном мире до тех пор, пока рождаются новые и новые представители этого вида. Если они не будут появляться в нашем мире, прекратит свое существование сам вид. Это будет означать исчезновение соответствующей структуры универсального мира, мира глубинных структур. Точно этой же цели поддержания жизни искомого для человека в нашем мире служат обычаи (практика) ритуального воспроизведения мистерии когда-то происшедшего на уровне форм (сакральных образцов).

Таким образом, получается картина, несколько отличная от той, которую рисует М.Элиаде. Он, как известно, считает, что ритуальное воспроизведение в профаном мире сакральных мистерий служит цели “поддержания жизни” сакрального образца, поскольку в мире форм прообраз искомого события вновь и вновь творится. Я же думаю несколько иначе. Раз рожденная форма сохраняет жизнь на уровне глубинных структур до тех пор, пока в физическом мире продолжают “рождаться” ее манифестации. Однажды сотворенное больше не нуждается в повторном творении на уровне универсального мира. Но оно нуждается во все новых и новых воплощениях процесса творения в событиях нашего мира (подобно тому, как вид сохраняется до тех пор, пока рождаются новые особи, но повторного творения вида и не происходит, и не требуется).

Это, на первый взгляд, незначительное отличие в трактовке взаимодействия сакрального и профанного миров приводит к интересным следствиям. Человеку не надо заботиться о том, чтобы обеспечивать все новое и новое рождение желаемого на уровне идеального мира. Однажды сотворенное будет жить до тех пор, пока в физическом мире будут рождаться (физически, в случае природных событий, ритуально, в случае социальной сферы) представители этого вида: для живых существ – живые существа, для социальной сферы – ритуальные заместители события.

Итак, каждый раз мы видим спектакль, который состоит только из последних сцен множества других спектаклей, которые разыгрываются на другой сцене, невидимой для нас. И мы совершенно справедливо характеризуем явленное нашему взору как “эволюция видов”. Но поспешно считаем последние сцены множества спектаклей самостоятельным законченным (исчерпывающим) действом, хотя в каком-то смысле это так. Просто содержание происходящего неизмеримо богаче видимого нами.

Иначе говоря, в рамках существующей традиции понимания эволюции мы имеем дело со своего рода линейной моделью. В лучшем случае – плоскостной (если мы отслеживаем боковые линии, ответвления эволюции). Но глубины, объема такая картина не имеет. Если же мы все видимое нами будем рассматривать как скол, срез, манифестацию последовательностей других событий, то наше миропонимание не только обретет объем, но и позволит по-иному взглянуть на многие процессы.

В частности, это касается природы универсальной силы “сознание”. При таком понимании природы эволюционных процессов нельзя считать, что сознание, как универсальная сила, возникает тогда-то и тогда-то. Оно (если мы придерживаемся представления о том, что материя и сознание – неразрывное целое) так же вечно, как телесная организация живых существ. И так же, как совершенна телесная организация каждого вида, так же совершенно и его сознание.

2.5. Природа универсальной силы “сознание”
в нашем мире
Параметры проявления универсальной силы “сознание” в нашем мире таковы: во-первых, в том случае, если существо воспринимает происходящее на основе использования сознания как универсальной силы, понимание достигается не за счет анализа и размышления, а за счет концентрации. Во-вторых, сознание, как универсальная сила, даже в случае его представленности в каждом отдельном живом существе, простирается далеко за пределы физического тела. Фактически оно не имеет границ. И, наконец, окружающее – той же природы.

Сознание, как универсальная сила, по своей природе достаточно серьезно отличается от, так сказать, специфически человеческого сознания. Чем конкретно, об этом я буду говорить позднее. Пока лишь отмечу, что сознание, как универсальная сила, несет в себе оба вида энергии – ян и инь. Как я уже отмечала, понятия “ян” и “инь” многогранны: это мужское и женское начало, горячее и холодное, небесное и земное и т.п. Однако в данный момент, я хочу обратить внимание на такой аспект: ян – жесткий, проникающий вид энергии, олицетворяющий дух; инь – мягкий, обволакивающий, овеществляющий. Поэтому сознание как универсальная сила, на мой взгляд, представляет собой овеществленный дух. В некотором приближении ту же самую идею можно было бы передать словами “сознание, как универсальная сила, материально”. Но это слишком огрубленная формулировка. Я же имею в виду следующее: сознание, как универсальная сила, участвующая в создании человека как вида, объединяет в себе характеристики “быть веществом” и “быть духом”, поскольку в нем присутствуют оба вида энергий – инь и ян. Человеческое сознание, сформировавшееся на одном из этапов эволюции, как я постараюсь показать, имеет лишь одну характеристику: “ян”. С чем это связано и из чего следует, будет рассмотрено позднее.

Итак, роль сознания как универсальной силы, участвующий в сотворении человека, не исчерпывается стадией нахождения оптимальной жизнеспособной структуры на уровне альтернативной реальности. И после того, как такая структура найдена и обрела проявленность в физическом мире, сознание, как универсальная сила, продолжает функционировать. Именно на основе этой универсальной разлитой способности человек ориентируется в мире тогда, когда специфически человеческое сознание еще не сформировалось.

Концентрация сознания, как универсальной силы, на чем-либо приводит к тому, что субъект как бы проникает внутрь (вглубь) объекта, становится объектом [lviii] , переживает его как состояние внутри себя. Результатом такого взаимодействия является знание мгновенное, непосредственное и точное, не искаженное присутствием и влиянием эго. Теперь человек постигает другого не извне, примериваясь, сопоставляя, анализируя, а изнутри. Друг и последователь Шри Ауробиндо, известная по книгам Сатпрема как Мать, характеризует такое знание как осязательное зрение, внутреннее видение. Она говорит, что при таком типе взаимодействия предмет как бы зажигается внутренним светом в ответ на обращение на него такого осязающего взгляда, и не важно, одушевленный это объект или нет [lix] .

Итак, схема взаимосвязей примерно такова: внутренняя природа человека (гармония, целостность или расщепленность, диссонанс) обусловливает соответствующие ей параметры сознания (фактически, это излучение или вибрация, – в зависимости от избираемой физической модели). В ответ на направление излучения с такими параметрами в мир отзовется мир тех размерностей, которые резонансны по отношению к такому излучению. Это определит характер взаимодействия с таким миром, что, в свою очередь, обусловит параметры внутреннего состояния субъекта: гармония, эмпатия или вражда, борьба, диссонанс.

В момент эволюционной истории человека, который представлен в Библии как грехопадение, происходит мгновенное постижение добра и зла. Коренное изменение внутренней природы человека обусловливает трансформацию параметров его излучения. Это, в свою очередь, приведет к тому, что резонансными по отношению к излучению с такими параметрами окажутся новые объекты. А это, по существу, будет равносильно тому, что человек обнаружит себя в другом мире, потому что вместо одних объектов, ранее резонансных по отношению к его излучению-вниманию, окажутся совсем другие объекты. Те же, которые воспринимались спонтанно и без усилий раньше, окажутся вообще как бы невидимыми, не ощущаемыми, не воспринимаемыми. В результате внутреннее ощущение у субъекта будет такое, как если бы он попал в другой мир: выпал из своего привычного и ввергся в другой, непривычный, чуждый, опасный. Именно такое самоощущение, на мой взгляд, и лежит в основе библейской метафоры изгнания из Рая.

Если мы задумаемся над символикой этого мотива, то увидим, что предложенная интерпретация характера происходящих с человеком трансформаций в процессе его эволюции довольно точно соответствует тому, что говорится в Библии. Во-первых, то, что человек оказывается взаимодействующим с миром других параметров излучения, как я попыталась показать, внутренне будет ощущаться-переживаться как попадание в другой мир: один исчез, обнаружился (явился, открылся) другой [lx] . Это подобно тому, как если бы в результате смены линз мы оказывались способными вместо мира горизонтальных размерностей видеть мир вертикальных размерностей. Внутренне такая трансформация будет переживаться как попадание в другой мир, хотя физически человек будет продолжать находиться в одном и том же мире.

Вновь открывающийся мир будет переживаться негативно, и вот почему. Поскольку “впадание” в него явилось следствием изменения восприятия человека, его внутреннего ощущения, когда все распалось, раскололось на противоположности, постольку и параметры нового излучения будут соответствовать такому новому расколотому сознанию. Но в ответ на направление внимания вовне отзовутся те параметры объектов внешнего мира, которые резонансны таким характеристикам. Иначе говоря, несмотря на внутреннюю целостность отвечающего объекта, расколотым сознанием он будет восприниматься как расколотый, поделенный на противоположности. Поэтому мир, который откроется в ответ на излучение сознания с такими дисгармоничными параметрами, будет миром дисгармоничных параметров. (Еще раз подчеркну: не потому, что на самом деле изменились параметры объектов или их природа. Все осталось прежним за исключением самого человека. Но именно это последнее и обусловит взаимодействие только с той частью спектра возможного, которая дисгармонична и противоречива. Понятно, что так открывающийся мир будет восприниматься как противоречивый, поделенный на противоположности.).

Членение изначально целого на части будет сопровождаться ощущением, что эти части противостоят друг другу, исключают друг друга. В результате внутреннее ощущение гармонии, целостности, сопровождавшее взаимодействие с миром целостности, сменится ощущением напряжения и борьбы. Кроме того, вновь открывающийся мир незнаком человеку, непривычен. А само изменение характера мировосприятия приведет к тому, что он станет восприниматься как враждебный, угрожающий: когда между двумя частями целого проводится граница, они начинают восприниматься как конфликтующие [lxi] .

Итак, что же получится в результате? Мир, в котором человек обнаруживает себя после трансформации параметров сознания, оказывается (а на самом деле – видится) противостоящим ему, расколотым на конфликтующие противоположности, незнакомым и враждебным. Тот же, который человек утратил, имел совсем иные характеристики: был целостным, гармоничным. Человек его понимал, т.к. имел непосредственное знание-переживание всего происходящего в нем.

2.6. Филогенетические корреляции
грехопадения
Моменту низвержения из Рая (символический аспект), пробуждению самости (онтогенетический) филогенетически, на мой взгляд, соответствует стадия, когда человек начинает изготавливать орудия труда. Бог сказал: “Будешь в поте лица добывать хлеб твой”. Иначе говоря, с этого момента придется серьезно потрудиться, чтобы прокормить себя. Но, по-моему, человек не потому начинает изготавливать орудия труда, что поумнел или стал более умелым, а до этого их не изготавливал не потому, что был глупым или менее умелым, а потому что не испытывал в этом потребности.

Как известно, не только использовать орудия труда, но и производить их способны уже обезьяны. Например, в условиях эксперимента шимпанзе может удлинить палочку, чтобы из клетки дотянуться до банана, составить пирамиду из ящиков, чтобы достать приманку. Но еще интереснее, что и в естественной среде обитания они иногда изготавливают орудия труда. Известный натуралист Дж. Гудолл многие годы наблюдала за жизнью обезьян в природном заповеднике. И ей доводилось неоднократно видеть, как обезьяна, чтобы достать термитов из муравейника (любимое лакомство) срывала удобную по упругости веточку (а ходы в термитниках длинные и изогнутые, поэтому не всякая подойдет), очищала ее от листьев, облизывала и засовывала в муравейник. На палочку налипали термиты, которых она съедала. Еще шимпанзе собирают воду листьями. Для этого они измочаливают лист, и когда он становится хорошо впитывающим, собирают им воду, а затем высасывают ее. Они чистят зубы, размягчая для этого палочку. Дж. Гудолл однажды видела, как запачкавшаяся в навозе обезьяна с выражением брезгливости на лице отерла свою шерсть пучком собранных листьев, и еще многое другое. Причем интересно, что новации используют молодые самки и детеныши. Из большого числа случаев, когда обезьяна использовала палку в качестве орудия, в трети всех случаев ее держали молодые самки, а в двух третях – детеныши. Обычно первенцы.

Итак, высшие приматы не только способны использовать орудия труда для достижения искомой цели, но и могут изготавливать их. Причем делают это как в экспериментальных условиях, так и в естественной среде обитания. В этой связи любопытно, что исследователи иной раз высказывают недоумение, почему же обезьяны не используют свои возможности систематически [lxii] . Думается, причина в том, что им это не нужно.

Точно также и человек, пока его потребности в пропитании и защите удовлетворялись простым собирательством, мог не заботиться о том, чтобы изготавливать кремневые наконечники к стрелам, рубила и ножи. Зачем, если то, что ему необходимо, он и так имеет? И только ситуация, в которой он оказался вынужден как-то по-новому добывать пищу, могла заставить его прилагать новые усилия.

А почему могло случиться так, что традиционное собирательство больше не позволяло удовлетворять насущные потребности? Обычно говорят об изменившемся климате, о возросшем количестве людей – в общем, об истощении природных ресурсов. Вероятно, эти факторы действительно значимы. Но, на мой взгляд, они являются внешними по отношению к человеку, как предмету анализа. Ссылаясь на них, мы ищем причину происходящих радикальных изменений не в логике эволюции самого человека, а в случайных по отношению к нему событиях. Например, если бы не изменился климат, человек так и не стал бы заботиться о независящем от капризов дня пропитании? Или, если бы было меньше людей, он точно не занялся бы выращиванием хлеба?

Вот интересный момент. Как известно, группы, занятые охотой и собирательством – наиболее примитивная форма общественного объединения у Homo sapiens. Она встречалась не только в древности, но и сейчас сохраняется кое-где. Например, племена шошонов и алгонкинов в Северной Америке, бушменов и негритосов в Африке, коренных жителей Австралии и Тасмании и др. живут именно по такому принципу. В состав подобной группы входит от 20 до 100 человек, образующих ряд семей, в которых имеются оба родителя. “Группа занимает определенную территорию и защищает ее. Ее члены собирают в пределах этой территории пищу, которую им удается найти и которая варьирует в зависимости от времени года. В сборах участвуют как мужчины, так и женщины. Ни запасов пищи, ни каких-либо других накоплений не существует” [lxiii] .

А вот интересно, почему они не делают запасов, ведь не может быть, чтобы им не случалось встречать места, где слишком мало или, наоборот, слишком много пищи? С точки зрения современного человека, в первом случае страх остаться голодным должен подтолкнуть к запасанию продуктов, во втором – то же самое побуждение должно возникнуть из-за их избытка: удовлетворил сиюминутные нужды, позаботься о завтрашнем дне. Почему же они этого не делают? Как мне кажется, причина – в ином мироощущении этих людей, ином отношении к миру. Стремление что-то запасти только кажется нам таким естественным и самоочевидным. На самом же деле оно связано со вполне определенной стратегией поведения: стремлением контролировать течение событий, брать ответственность на себя.

А ведь есть и совершенно другая стратегия: позволить “событиям течь”, жить в режиме “здесь и теперь”, не заботиться о завтрашнем дне, т.к. “он сам о себе позаботится”. Как видим, первые две рекомендации принадлежат восточной традиции, последняя – встречается в Библии, где Господь укоряет маловеров, пытающихся обо всем позаботиться самостоятельно.

Тогда что же мы видим? Такая элементарная вещь, как запасание продуктов впрок, оказывается проявлением настолько серьезного диссонанса с миром, что попадает в разряд тех положений, которые регламентируются духовными традициями, причем единодушно: не только восточными, но и западными. (И, кстати говоря, линия поведения современного человека расценивается как неверная.).

Именно это обстоятельство и заставляет меня усомниться в том, что причина перехода от собирательства к земледелию – только в изменении климата, или росте населения, или в чем-то другом, подобном же. Я полагаю, что фундаментальное изменение образа жизни, предполагающее не просто запасание лишних найденных продуктов впрок, а огромный цикл работ, предшествующих такому запасанию, не могло не быть связанным с какими-то коренными изменениями в самом человеке и в его мироощущении.

Что же могло произойти с ним такого, что вынудило его от ощущения “о тебе позаботятся” перейти к убеждению “сам не побеспокоишься, никто не побеспокоится”? Как видим, первое является выражением чувства защищенности, когда ответственность о твоем благополучии лежит на ком-то, кто сильнее тебя и чьи возможности больше твоих. На мой взгляд, именно при таком мироощущении человек, живущий собирательством, не будет запасать продукты впрок. Это жизнь в режиме “здесь и теперь”: нет будущего, о котором надо думать, нет прошлого, которое могло бы научить тому, что о будущем лучше позаботиться. Человек просто “позволяет событиям течь”. (Хотя для нас это очень непросто.) Он берет то, что дает ему природа и не думает о том, что будет, если она по какой-то причине перестанет это делать. У него есть сейчас. Ни завтра, ни вчера нет [lxiv] .

Напротив, мироощущение, выражаемое как “сам не позаботишься, никто не позаботится”, совершенно противоположно вышеописанному. Первое, что бросается в глаза, это, конечно, понятие “сам”. В его основе – самость, самосознание. Представление о себе – как об отдельном независимом существе. Второе – это чувство ответственности: должен “сам о себе позаботиться”. Такое мироощущение, на мой взгляд, предполагает: а) существование границы между человеком и миром (в противном случае понятие самости не могло бы сложиться); б) внутреннюю расщепленность, дисгармоничность человека, самопринуждение (иначе никакого долженствования бы не было, а только одно “хочу”) [lxv] ; в) временнуе членение континуума (иначе откуда взялась бы идея обеспечить свое будущее?).

Итак, человек, начинающий огромный цикл работ, совершаемых в условиях отсроченного удовольствия, ради будущих целей и без упования на то, что кто-то за него обо всем побеспокоится, такой человек, как мне кажется, должен был пережить какую-то радикальную внутреннюю трансформацию по сравнению со своим предшественником. Что это могло быть?

Я полагаю, именно эта трансформация символически представлена как грехопадение. Какие основания у меня для этого?

Как мы помним, библейский человек после сотворения жил в Раю, ни в чем не нуждался, не знал никаких запретов, кроме одного: не вкушать от древа познания добра и зла. Питался он плодами, которые собирал. Правда трудно представить себе, что такой человек решил сделать запасы на будущее? Он их и не делал. Жил совершенно гармонично: имел то, в чем нуждался, и тогда, когда нуждался, о будущем не заботился. Таково мироощущение человека в Раю.

Но вот он вкушает от древа познания. И что же происходит дальше? Он прячется от Господа. И чем он это объясняет? Как ни странно, не тем, что нарушил запрет, а тем, что “мы наги”. Иначе говоря, нагота приводит его в большее смущение, чем нарушение Божьего запрета. Случайно ли это? С чем это может быть связано? Смущение от сознания наготы может возникнуть в том случае, если у человека есть представление о том, что это – нечто неподобающее. Почему оно возникает? Самый простой ответ: получил, потому что вкусил от древа познания. Но здесь возможны два варианта: а) человек получил колоссальный готовый набор конкретных сведений (ну, как если бы он отучился в школе) и б) он получил нечто такое, что позволило ему теперь по-иному видеть все окружающее. Второй вариант мне кажется предпочтительнее. Но что же тогда он получил?

На мой взгляд, в нашем восприятии истории эволюции все поставлено с ног на голову. Мы считаем, что человек потому начал изготавливать орудия, что какие-то потенции (когнитивные, двигательные) достигли такого уровня развития, что сделали это возможным. А раньше этого не происходило (орудия не изготавливались) потому, что не было возможности (ума не хватало, двигательные навыки были недостаточными, окружающие условия не располагали и т.п.).

Мне думается, что к систематическому изготовлению орудий человек переходит потому, что это становится для него потребностью, что по-другому он уже больше не может удовлетворить свои нужды. А это, вероятно, связано с тем, что его внутренний мир – и, как следствие, отношения с внешним миром – претерпели какую-то серьезную трансформацию. В результате этого то, что было ранее лишь потенциально возможным (а мы видели, что уже обезьяны способны изготавливать примитивные орудия, тем более это мог делать человек, даже и на ранних стадиях эволюции), становится актуально реализованным. Таким образом, развитие когнитивных и новых двигательных возможностей, скорее, обусловлено новыми потребностями и новыми формами активности человека, чем обусловливает их. Именно новое положение человека в мире (в результате чего оно возникло и в чем заключается, рассмотрим позднее), на мой взгляд, является тем толчком, который и вызывает лавинообразное нарастание мыслительной и поведенческой активности человека.

Точно также, мы обычно думаем, что Homo habilis потому больше похож на обезьяну, а Homo erectus на современного человека, что у первого из них ум и способности – примерно на уровне обезьяны, а у второго – уже на уровне человека. А на самом деле? Поскольку физическое и психическое – всего лишь две разные формы проявления одних и тех же базисных параметров структуры, большее сходство с обезьяной или с человеком, на мой взгляд, является следствием того, что отношения с миром и с самим собой у первого из них ближе к тем, которые существуют у животных, а у второго – к человеческим.

Универсальные силы создали устойчивую структуру, для поддержания жизнедеятельности которой не требовались усилия извне. После диссоциации материи-сознания структура оказалась неустойчивой, и сохранение внешней формы стало невозможно без введения в действие некой дополнительной силы, призванной компенсировать деструктивные тенденции в рамках целого. Причем эта новая сила должна была быть сопоставима по мощи воздействия на структуру с универсальными силами, ее формировавшими. (В противном случае было бы невозможно сохранить внешнюю целостность структуры в условиях действия внутренних центробежных сил.).

Думается, что эта центрирующая компенсаторная сила есть “Я – позиция”, т.е. самость, эго, самосознание, самоконтроль, способность видеть себя со стороны. Все перечисленное, несмотря на определенное несходство, в своей основе имеет нечто общее. А именно: а) расчленение целостного универсума на две взаимоисключающие части – Я и иное; и б) помещение “центра тяжести” в Я. С этого момента все происходящее начинает рассматриваться с точки зрения “Я”, которое оказывается функционально подобным выделенному миру в семантике возможных миров.

Итак, на определенном этапе своего развития человек начал систематически изготавливать орудия и использовать их для жизнеобеспечения потому, что изменилась его внутренняя природа, изменилось его видение самого себя, мира, своих отношений с миром. Именно это было подлинной причиной того, что существо, располагавшее уж по крайней мере не меньшими возможностями для саморазвития, чем обезьяна, перешло от пассивного потребления дававшегося миром (собирательство, жизнь без систематического производства и использования орудий) к активному взаимодействию с ним. По сути говоря, здесь был осуществлен переход от животного к собственно человеческому уровню: ведь как известно, многие животные живут группами, обезьяны способны производить и действительно иногда производят орудия, добывают пропитание собирательством и мелкой охотой. В таком образе жизни нет ничего специфически человеческого. И сами по себе способности к определенным видам деятельности не обеспечивают их реализации. То, что является подлинно человеческим, – это функционирование в условиях отсроченного удовольствия, когда значительный объем действий совершается в надежде на будущий успех, даже в тех случаях, когда сиюминутное подкрепление оказывается не просто нейтральным, но даже отрицательным. Как оценивать такую особенность – другой вопрос, причем достаточно сложный. Но то, что на это способен только человек, причем находящийся на определенной стадии развития, – это действительно так.

2.7. Неотения
Интересно явление неотении: наличие во взрослом организме таких черт, которые у другого вида присутствуют только у детенышей. Так, у взрослых людей есть многие характерные черты, которые имеет детеныш шимпанзе, но утрачивает в зрелом возрасте. “Как и у людей, у детенышей шимпанзе тело покрыто редкими волосами. Как и у нас, у них сравнительно крупный мозг, защищенный выпуклым черепом. Кости их черепа, как и нашего, тонкие и не имеют ярко выраженных надглазничных валиков и затылочных гребней. Лицо у них еще не развилось, и поэтому оно не выступает вперед; челюсти и зубы небольшие, но подбородок выдвинут вперед. У детенышей шимпанзе, как и у человека, мозговой ствол соединяется с головным мозгом через отверстие, расположенное под средней частью черепа, и таким образом при ходьбе на двух ногах череп находится в равновесии над спинным хребтом… Таким образом, крупный мозг, маленькие челюсти и прямостояние – все эти наиболее характерные черты, которые, как считается, отличают нас от обезьян, являются, по крайней мере частично, результатом неотении” [lxvi] .

Итак, явление неотении рассматривается как предпосылка последующей эволюционной специфичности человека. Это интересное и важное заключение. Однако, как мне кажется, оно не исчерпывает объяснительных возможностей феномена неотении. В частности, на его основе мы можем несколько полнее представить себе происходящее в ходе эволюции видов. А именно, поскольку филогенетическая эволюция включает этапы порождения структуры на уровне универсальных сил, ее воплощения в материальный мир и последующее самостоятельное развитие, постольку мы можем рассмотреть происходящее со структурой на разных стадиях ее эволюции.

Так вот, применительно к проблеме неотении, мне думается, можно сказать следующее: в момент создания (т.е. на уровне альтернативной реальности) структура, соответствующая в нашем мире шимпанзе, по своим параметрам была достаточно близка воплощенному человеку (т.е. структуре, уже реализовавшейся в физическом мире). Но после своего овеществления она стала серьезно отличаться от последнего. О чем это может говорить? На мой взгляд, о том, что сам процесс воплощения усиливает в созданной структуре животное, материальное, отягощающее начало. Поэтому, чтобы взрослая структура имела искомые свойства, в детеныше они должны быть “усилены”, чтобы и в результате воплощения в физический мир, т.е. своего огрубления, они все же сохранились бы. И это так и есть: если мы посмотрим на человеческого детеныша, то увидим, что некоторые черты, отличающие человека от животных, утрированы, выражены гораздо сильнее, чем у взрослого организма. Это очень высокий лоб, совсем незначительно выступающая вперед средняя часть лица, маленькая челюсть. Взрослый человек утрачивает такую степень выраженности этих черт и приобретает те внешние особенности, которые нам хорошо известны.

Тогда получается, что уже у шимпанзе на уровне действия универсальных сил была получена структура, которая, если бы она сохранила свои параметры в процессе воплощения в физический мир, обеспечивала чисто человеческие возможности. Однако в ходе ее материализации усилилось животное начало. Это, разумеется, проявилось на всех уровнях функционирования структуры: и внешне (взрослый шимпанзе имеет черты, которые сближают его с более примитивными обезьянами, а не с человеком), и в плане когнитивных возможностей (они у самого умного шимпанзе на уровне маленького ребенка), и в поведенческом плане (несмотря на хорошие задатки, в реальной жизни шимпанзе их, практически, не использует). Но, как оказывается, на детеныша шимпанзе похож взрослый человек.

И теперь, если мы мысленно представим себе динамику фенотипов: зародыш шимпанзе, взрослый человек, зародыш человека, – то увидим чисто внешнюю линию эволюции вышеупомянутых особенностей. Но не будем забывать, что они – форма выражения базисных параметров структуры. Другим же их проявлением являются когнитивные, психологические, поведенческие черты. Больший по объему мозг связан с большей ролью мыслительной сферы в жизни существа, выдвинутый подбородок – с возможностью противостоять давлению окружающего мира, прямостояние – с большей энергетической заряженностью организма, большим градиентом энергии на двух концах тела (голова и низ туловища) [lxvii] . Как видим, эти параметры личности действительно были в числе тех, с которыми оказалась связана эволюция человека как вида.

Таким образом, феномен неотении, как мне кажется, позволяет понять, в каком направлении изменялась работа универсальных сил в ходе формирования новой структуры – человека.

Чрезвычайно интересный момент: анализируя механизмы, “превратившие обезьяну в человека”, Д.Ламберт отмечает, что они “вероятно, состояли просто в изменении наборов генов, которые то подключались, то отключались, регулируя темпы и величину роста различных систем организма. Эти изменения в основном влияют на организм через такие гормоны, как соматотрофин, стимулирующий рост костей, и мелатонин, который способствует достижению половой зрелости. В ходе естественного отбора просто (! – И.Б.) сохранялись те детские черты, которые способствовали выживанию наших предков” [lxviii] .

В каком плане мне кажется примечательным это предположение? Д.Ламберт, по существу, говорит о том же механизме, который имею в виду я, рассматривая логику порождения видов, но только в качестве действующих начал упоминает “наборы генов”, реализующих свое воздействие на организм через гормоны. Может быть, и в самом деле “включение” и “выключение” наборов генов на разных стадиях формирования организма можно рассматривать как материальный аналог действия универсальных сил в процессе порождения нового вида?



3. СОЗНАНИЕ КАК ИЗЛУчЕНИЕ
Все живое излучает. Я бы даже сказала, что наличие излучения – это признак того, что перед тобой находится живое существо. Излучение информативно в отношении излучающего объекта [lxix] . Но это только одна сторона проблемы. Другая – то, что посредством излучения существо получает информацию о мире. Как и почему?

3.1. “Все, что мы воспринимаем, поистине,
заслужено нами”
Все, адресованное миру, направленное в мир, встречая на своем пути объекты, частично поглощается ими, частично отражается от них, возвращаясь к источнику излучения. Понятно, что параметры вернувшегося излучения будут несколько иными, чем изначальные, поскольку они трансформировались в ходе взаимодействия с объектами окружающего мира. И именно по этой причине оно несет информацию о мире. Это подобно тому, как некоторые животные, например летучие мыши, испуская ультразвуковые сигналы высокой частоты, ориентируются в окружающем пространстве, узнают о наличии тех или иных объектов, а также о том, пригодны ли эти объекты в пищу. Мотыльки же, воспринимая это же излучение, получают информацию о том, где находится хищник. Причем средства распознавания сигналов настолько точны, что позволяют мотыльку очень тонко дифференцировать свое поведение в зависимости от полученной информации [lxx] .

Таким образом, оказывается, что излучение, являющееся качеством живого, информативно в двух отношениях: а) в отношении источника излучения и б) в отношении объектов, встретившихся на его пути.

Применительно к приведенному примеру с летучими мышами и мотыльками мы говорили о генерируемом излучении, т.е. о сигналах (ультразвуковых), которые преднамеренно испускаются живым существом для решения насущных жизненных проблем. Но я полагаю, у всего живого есть форма излучения, которое генерируется не преднамеренно, не потому, что существо приняло решение послать в мир сигнал, а просто потому, что это существо есть на свете, потому, что оно живо. Параметров этого излучения я не знаю, а гадать не вижу смысла. Может быть, это биоэнергетическое излучение, которое, как было показано еще известным русским биологом начала века А.Г.Гурвичем [lxxi] , окутывает все живые объекты, а может быть, и какое-то другое. Но, судя по свидетельствам адептов, такое излучение существует. Причем оно, на мой взгляд, будет еще более информативно в обоих упоминавшихся отношениях, чем преднамеренно излучаемое. Почему я так думаю?

Я полагаю, что непреднамеренно генерируемое излучение представляет собой всего лишь иную форму выражения природы, существа объекта. Иначе говоря, это оно же – сущность, существо объекта, но только выраженное (представленное) в форме излучения.

Как я уже сказала, излучение – это качество живого. Поэтому, когда появляется живое, будь то человек или клетка, появляется излучение. Изменение состояния живого проявляется в изменении параметров его излучения. Все это совершенно понятно и не нуждается в длительном обсуждении. Но вот интересный момент: как изменяется мир живого существа в зависимости от изменения параметров его излучения?

Итак, излучение взаимодействует с объектами, которые встречаются на пути. Вероятно, в зависимости от параметров излучения и от природы объектов, некоторыми из них оно будет преимущественно поглощаться, другими – отражаться. Через третьи оно, возможно, пройдет вообще беспрепятственно (это зависит от характера объектов и от типа излучения). Но в любом случае, резонансно отзовутся, откликнутся в ответ на такое воздействие те объекты, внутренние параметры которых в каком-то отношении сходны с параметрами пришедшего излучения. Значит, его сигнал будет усилен и вернется к источнику излучения. Так человек узнает о существовании объекта и о его состоянии.

Но это означает, что данный предмет окажется включенным в мир человека, он окажется для него существующим. Те же объекты, которые никак не отозвались на пришедшее излучение (а это произошло потому, что их внутренние характеристики оказались в каком-то отношении несозвучными излучению человека), окажутся для человека как бы несуществующими. Т.е. на самом деле они есть, но для субъекта их нет, потому что они никак не взаимодействуют с параметрами его излучения. Это, как мне кажется, подобно самолету-невидимке, который в силу особенностей конструкции, не может быть обнаружен радарами. Только в случае самолета невидимость достигается в результате специальных усилий, а в случае с объектами, невидимыми для человека, – спонтанно, из-за отсутствия взаимодействия между ними и излучением человека. Тогда получается, что мир субъекта состоит из объектов, которые в каком-то отношении ему созвучны. А это происходит в том случае, если в их (субъекта и объекта) природе есть нечто общее, ведь, как мы условились, параметры спонтанного излучения являются всего лишь иной формой выражения сути источника излучения. Вот так и выходит, что мир человека состоит из того, что созвучно его собственной природе, его сущности. Иначе говоря, по словам А.А.Ухтомского, “то, что мы воспринимаем, поистине, заслужено нами”.

Но это, среди прочего, означает, что мир человека гармоничного, эмпатийного, светлого будет гармоничным, эмпатийным, светлым, а мир человека раздираемого противоречиями, закрытого, агрессивного будет борющимся, конфликтным, угрожающим. При этом оба они живут в одном и том же мире, а окружающий их универсум – физически – тот же самый. И в то же время в их мироощущении – это два различных мира. Вспомним арабскую притчу об учителе и ученике.

Однажды один муршид (учитель у суфиев) был в большом городе, и когда вернулся, сказал: “О, я переполнен радостью, я переполнен радостью. Это было так замечательно, возвышенно, в присутствии Возлюбленного”. Тогда его мюрид подумал: “Там был Возлюбленный и восторг; как замечательно! Я должен пойти и посмотреть, смогу ли я найти их”. Он прошел через город, вернулся и сказал: “Ужасно! Как ужасен мир! Все как будто готовы перегрызть друг другу горло; вот что я видел. Я не чувствую ничего, кроме подавленности, как будто все мое существо разрывается на куски”. “Да, – сказал муршид. – Ты прав”. “Но объясни мне, – сказал мюрид, – почему ты так восторгался после того, как вернулся, а я разрываюсь на части? Я не могу вынести этого, это ужасно”. Муршид сказал: “Ты шел не в том же ритме, в котором я шел через город”.

Хазрат Инайат Хан, так комментирует данную притчу: “И это означает… ритм, в котором движется ум, тот ритм, от которого наблюдение получает пользу: именно это создает разницу между одним человеком и другим; и это то, что приводит к гармонии между людьми” [lxxii] .

Так получилось, что целостному, гармоничному человеку мир отозвался светлой, прекрасной стороной. А несовершенному и дисгармоничному – темной. Здесь, правда, возникает один пустой, на первый взгляд, вопрос: а как на самом деле, мир один и тот же или он действительно разный? Как будто бы очевидно, мир – один и тот же, просто его восприятие разное в зависимости от внутренней интенции воспринимающего. Здесь ничего неожиданного нет. Это само собой разумеется.

Можно предложить и такой вариант ответа: мир – и темный, и светлый, в нем присутствует и то, и другое, и каждый выявляет в нем то, что созвучно его натуре. И этот ответ тоже будет совершенно правильным. Но рассмотрим еще один вариант. Если помните, во второй главе речь шла о том, что жизнь существует “на всю глубину взаимодействия” энергий инь и ян: и тогда, когда инь максимальна, а ян минимальна, и тогда, когда ян максимальна, а инь минимальна, и на всех промежуточных стадиях. Другое дело, что мы в собственных ощущениях способны непосредственно воспринимать лишь один из пластов такой реальности. Соответственно, как живое нами видится только то, что принадлежит к этому пласту. А события на самом деле многомерны. Они “живут” сразу во многих пластах.

Это подобно тому, как если бы мы были существами двухмерного, плоскостного мира, а сам мир – объемным. Мы видели и воспринимали бы только двухмерную репрезентацию событий – просто потому, что мы так устроены, такова наша природа. Но события-то оставались бы многомерными, не зависимо от наших возможностей восприятия. И их подлинная природа отличалась бы от видимой нами. Но при этом неверно было бы утверждать, что мы видим то, чего нет. Ведь их двухмерная проекция тоже существует. Просто мы видим не всё, что на самом деле имеет место.

Точно также и здесь. Происходящее многослойно, существует на разных пластах реальности. Целостный человек, мне думается, способен к такому многослойному восприятию. А вот внутренне разделенный – нет. И это, как мне кажется, одно из следствий вбирания в себя, проживания в себе добра и зла, повлекшего диссоциацию вещества-носителя. В результате, как мы помним, человек утратил присущую ему по природе целостность, которая на разных уровнях его жизнедеятельности проявлялась по-разному: на личностном – как гармония, на когнитивном – как способность к многослойному восприятию, на уровне взаимодействия с миром – как вовлеченность, органическая включенность в него.

Диссоциация вещества-носителя привела к тому, что человек из существа, воплощенного в сознающей материи (или в материальном сознании) превратился в существо, одна часть которого стала обладать сознанием, полностью лишенным качества материальности, а другая – материей, утратившей способность сознавать. И то, и другое для мира неорганично, т.к. все несет в себе оба вида энергии: ян и инь. Пусть в разных пропорциях, пусть в зародыше, но все же [lxxiii] . Один лишь человек в результате грехопадения оказался такой уникальной “квазисущностью”. Посмотрим, что из этого следует в плане особенностей его мировосприятия.

Как мы уже говорили, любое живое существо излучает, и не потому, что решило, что это нужно, полезно, информативно, а потому, что излучение – это неотъемлемое свойство живого. Излучает, потому что живет. Такое спонтанное излучение есть форма выражения сущностной природы объекта. Изменяется сущность, – изменяются параметры излучения. Совершенно естественно, что в результате радикальной трансформации сущности, которую пережил человек, радикально изменились и параметры его излучения. И прежде всего, оно стало неорганичным миру. В каком смысле?

Все в мире, хотя и многослойно, многоуровнево, воплощено в разных веществах-носителях, но при этом имеет нечто общее: во всех формах живого представлены оба вида энергии – пусть в зародыше, зачаточно, но оба. У человека же все стало по-другому: материя не сознающая, сознание не материальное. Понятно, что параметры излучения, обращенного к миру, существенно изменились. В новых условиях резонировать человеку стали не объекты целиком, как это было раньше, а какие-то их части, энергетическая составляющая которых оказалась созвучной новым параметрам трансформированного человеческого излучения. В результате и воспринимаемыми, точнее даже, доступными восприятию человека, существующими для человека, оказались не объекты целиком, целостные сущности, а какие-то их составляющие.

Но как мы помним, мир живого существа состоит из тех объектов, которые оказываются доступными его восприятию. И человек здесь не исключение. Его мир оказался составлен из восприятий отдельных сторон, аспектов реально существующих объектов, событий, явлений. Однако при этом сам он не сознает ограниченности своего опыта, расценивая его как единственный подлинно верный и отвергая все другие варианты, не типичные для рядового представителя технократической цивилизации. Оно и понятно: двухмерное существо, совершенно точно, абсолютно адекватно воспринимающее двухмерную проекцию событий, ни на секунду не усомнится в том, что оно имеет дело с подлинным событием. Ведь в его мире только такие сущности и бывают. Других просто по определению нет.

Итак, каков же город на самом деле: он такой, каким увидел его мюрид, или такой, каким он открылся муршиду? Я думаю, что ответить: для мюрида он такой, каким явился ему, для муршида – такой, каким открылся ему, – будет неверно. И вот почему. Муршид ведь видел и то, что увидел его ученик (он соглашается: “Да, ты прав”). А вот мюрид не видел того, что было доступно муршиду. Это, как мне кажется, и свидетельствует о том, что восприятие учителя полнее. Он видел и ту двухмерную проекцию, которая воспринималась его учеником, но он видел и многомерный вариант событий. И вот в этом-то варианте, очевидно, оказывалось, что то, что при двухмерном видении выглядит как ужас, грязь, драма, в многомерном варианте открывает гармоничную прекрасную картину происходящего.

И дело здесь не в “розовых” и не в “черных очках”. Дело в том, что при всем желании и при всех возможностях видеть объективный вариант двухмерной проекции многомерного события, ты увидишь именно проекцию, но не само событие. А думать будешь, что видишь событие. Причем интересно, обычно аргументируют, что видят, условно говоря, событие, а не проекцию, следующим образом: если бы это было не так, и человек видел и воспринимал не то, что есть на самом деле, то он просто не выжил бы. Ведь не случайно он оказался приспособлен к именно так видимому миру. Значит, мир и есть такой, каким мы его видим и воспринимаем в своем непосредственном опыте. Таким образом, наша приспособленность к миру, практическое умение выживать в нем, выступает как критерий того, что мы правильно воспринимаем мир, а точнее даже, что мир и есть таков, каким он дан нам в нашем восприятии.

Но ведь это неверно. Двухмерное существо обязательно будет адаптировано к двухмерному миру, потому что его мир действительно такой и есть. Но это не значит, что мир вообще и есть двухмерный. Просто его мир весь состоит из двухмерных проекций – вещей, событий, явлений. Другого в нем по определению нет. Но ведь это не значит, что другого и на самом деле не существует. Просто, чтобы увидеть это другое, надо попытаться справиться со своей двухмерностью. Тогда изменятся сущностные параметры личности. Соответственно, изменятся характеристики ее излучения, адресуемого миру. И если оно по своим параметрам будет соответствовать свойству целостности, то резонансными ему окажутся не отдельные стороны, аспекты существующего, а предметы, события, явления именно как целостные феномены. И в результате мир таким образом трансформировавшегося человека автоматически окажется иным: целостным, объемным, гармоничным.

Как видим, для того, чтобы понять природу мироощущения человека современной культуры, те конфликты и противоречия, с которыми он постоянно имеет дело, совсем не нужно предполагать вмешательства сверхъестественных сил, “наказавших” его. Особенность эволюции человека, на мой взгляд, как раз и состоит в том, что все в ней происходило совершенно естественно, в результате собственной динамики развития событий и вытекало одно из другого. При этом, поскольку любое качество не изолировано, а тем или иным образом связано с остальными характеристиками личности, постольку изменение сущности человека на каждом новом этапе его эволюционного развития имело проявления абсолютно на всех уровнях его жизнедеятельности. Единственное условие, на котором я вынуждена делать акцент, – это объемность предлагаемой эволюционной модели. Что же я имею в виду?

Во-первых, это постулат о том, что та “плоскостная модель” эволюции, которая на сегодняшний день наиболее распространена, представляет собой, условно говоря, спектакль, где зрители (т.е. мы с вами) видят лишь последние сцены множества отдельных постановок. Второе: жизнь существует не только в той тоненькой пленочке, которая образуется на одном из уровней взаимодействия энергий инь и ян, но на всей глубине их взаимодействия. И таким образом все, происходящее в мире, реализуется сразу во множестве пластов, а сами события, вещи и явления – многослойны, многоуровневы и объемны. Драму происшедшего с человеком и описываемого в Библии как грехопадение, я усматриваю в утрате им объемности, целостности и распадении на множество отдельных постоянно конфликтующих между собой сущностей (субличностей). В результате человек из существа – по природе своей многомерного – превратился в плоскостное, двухмерное, да еще и неорганичное окружающему миру, поскольку его сущность после трансформации оказалась иной природы, чем все встречающееся в мире вокруг него. Остальные параметры моего понимания эволюции человека и его сознания, фактически, вытекают из этих постулатов.

3.2. Живое в многомерном мире
И еще один момент, на который я хотела бы обратить внимание. Люди, развившие в себе способность многослойного восприятия, свидетельствуют о том, что мир вокруг них как бы оживает, наполняется каким-то новым смыслом, озаряется внутренним светом. Что это, иллюзия или реально происходящая трансформация? Учитывая исключительные личностные качества тех, кто оставил подобные свидетельства, я склоняюсь к последнему. Но в таком случае, чем обусловлена подобная трансформация воспринимаемого мира?

Как я уже отмечала, специфика пережитого человеком кризиса состоит в утрате целостности, последовавшей за диссоциацией вещества-носителя, в котором была воплощена структура “человек”. Другой формой выражения происшедшего является утрата “мерности” (то, что я метафорически выразила как превращение из многомерного существа в двухмерное) с последовавшей за этим потерей способности многослойного восприятия. При этом, как я пыталась показать, автоматически возникает барьер между субъектом и миром (т.к. теперь их внутренняя природа совершенно различна), и мир перестает пониматься – поскольку теперь человек не может ощутить происходящее как в-нем-самом-совершающееся. С этого момента единственно доступный способ постижения – рассудочный. Прежняя способность, как мне думается, в зачаточной форме сохраняется как интуиция. (Можно представить себе ее мощь, так сказать, при ее “полной включенности”, если даже ее редуцированная форма может приводить к великим открытиям и глубоким прозрениям!).

Итак, у человека непосредственно после воплощения в мир был единственный способ познания – вбирание в себя, проживание в себе происходящего в мире как в-нем-самом-совершающегося. Когда он вкусил от древа познания, то использовал именно этот способ познания.

На ранних этапах эволюции те вещи, с которыми приходилось иметь дело человеку, были целостными и объемными. Их природа в точности соответствовала его собственной внутренней природе, поэтому они не были для него ни опасными, ни разрушительными.

Но то, с чем человек столкнулся по наущению змия, оказалось чем-то принципиально иным: это было препарированной квинтэссенцией иного мировидения. Что я имею в виду? Добро и зло – это, во-первых, абстрактные сущности, во-вторых, противоположности (крайние точки континуума), в третьих, – обобщенные понятия. Т.е. это, если так можно сказать, концентрированное выражение альтернативного (по отношению к тому, чем располагал человек) мировосприятия. А он для их постижения использовал единственный имевшийся в его распоряжении способ их присвоения – вбирание в себя (что в Библии, на мой взгляд, символически и представлено как вкушение [lxxiv] ).

В результате, с одной стороны, эти сущности (добро и зло) стали составной частью его внутреннего мира, с другой, – был разрушен сам такой способ постижения. Почему? Потому что в его основе – внутреннее, сущностное единство со всем окружающим (его предпосылка – в том, что все формы жизни содержат в себе оба вида энергий инь и ян, хотя бы и в разных пропорциях). Диссоциация вещества-носителя структуры “человек” привела к появлению двух не встречающихся в мире субстанций: материи, лишенной качества сознательности, и сознания, утратившего материальность. Такой разделенной, раздробленной, диссоциированной, диссонансной всему окружающему стала новая природа человека.

Прожить в себе то, что принципиально противоположно твоей собственной природе, невозможно. Требуется хоть малая степень совпадения, созвучия, которая бы обеспечила хоть минимальное соприкосновение двух сущностей [lxxv] . В том же случае, если такого совпадения нет (а в отношении “нового” человека и мира – это вообще “антизвучание”), никакого проживания в себе происходящего в другом как в-самом-себе-совершающегося быть не может. Так оказался разрушен тот способ освоения мира, которым человек располагал в период своей целостности, т.е. на ранних стадиях эволюции. Вот почему я говорю о том, что грехопадение привело не только к изменению внутренней природы человека, его отношения с миром и с самим собой, но и к утрате старого способа постижения мира.

Таким образом получилось, что человек столкнулся сразу с несколькими абсолютно новыми для него, глобальными ощущениями: новым ощущением самого себя (вспомним стремление прикрыть наготу), совершенно незнакомым миром (вместо объемного мира теперь его окружали одни двухмерные проекции, да к тому же воспринимаемые как конфликтующие и взаимоисключающие), с тем обстоятельством, что он больше не понимает того, что происходит вокруг него. И это действительно драматическое переживание: старый добрый мир куда-то исчез, а вместо него – совершенно другой, незнакомый, в котором он ничего не понимает. А при этом еще и сам стал каким-то другим.

Это, я думаю, и есть момент, непосредственно предшествовавший пробуждению самости, рождению самосознания. Ведь что такое по своей природе самость (Под самостью в данном контексте я буду понимать то, что вкладывается в это понятие в восточной традиции: иллюзорное представление о собственной отграниченности от мира, об изолированности и самостоятельности “я”. В отличие, скажем, от юнгианской традиции, где самость понимается в сугубо положительном смысле – как вершина развития целостности личности в результате духовного роста) и самосознание? Это колоссальная сила, внутренний резерв человека, его “неприкосновенный запас”, использованный для того, чтобы выжить в таких угрожающих и неблагоприятных глобально новых условиях, с которыми он столкнулся. За счет чего самость и самосознание обеспечивают человеку возможность хоть как-то выживать тогда, когда все в мире и в нем самом изменилось?

Я думаю, это связано с несколькими обстоятельствами. Человек, как структура, созданная на уровне универсальных сил, был устойчивой сущностью, в которой гармонично сочетались различные тенденции, и для поддержания жизнедеятельности которой не требовалось дополнительных усилий, направленных извне или изнутри. Изменение его природы, выразившееся в диссоциации вещества-носителя, привело, в частности, к тому, что структура стала неустойчивой, центробежные тенденции в ней больше не уравновешивались центростремительными, поэтому человек буквально “начал рассыпаться, разваливаться на куски” (метафорическое выражение, нередко используемое людьми для описания их самоощущения).

Чтобы выжить, этой глобальной тенденции разрушения целостности надо было что-то противопоставить. Причем сила, которая могла бы перекрыть действие центробежных сил, должна была быть по своей природе консолидирующей, собирающей, цементирующей распавшееся целое. Эту роль, как мне кажется, и сыграло самосознание, самость, эго.

Как возникает это новое качество личности – эго, новое свойство человека – самость, новая способность – самосознание? Я потому говорю о них через запятую, что, на мой взгляд, в своей основе они имеют нечто фундаментально общее – создаваемую самим человеком силу, которая должна противостоять центробежным тенденциям, сохранив как целое то, что в новых условиях уже не может сохранять целостность без дополнительных усилий.

После того, как внутренний мир человека распался на добро и зло, и зло ассоциировалось с телесным низом, а добро – в противоположность ему – с телесным верхом, у него появилось искушение отождествиться с “добрым” в себе и отречься от “злого”. Из концепции инь-ян известно, что там, где наше внимание, там и энергия ци. Принятие телесного верха – головы, области диафрагмы и отвержение телесного низа – области гениталий привело, как мне думается, к ощутимому перераспределению энергетических потоков. В результате гармоничное циркулирование энергии в теле было нарушено: какие-то области стали “перегреваться” [lxxvi] из-за ее избытка, другие – страдать от ее недостатка. Это, в свою очередь, привело к тому, что внутренние системы организма перестали получать то количество и качество ци [lxxvii] , которое требуется для нормального его функционирования. Иначе говоря, уже внутри человека, в его собственном организме возникает ситуация неблагополучия, конфликта. Существовавшее ранее ненасильственное гармоничное взаимодействие множества систем в рамках обеспечивающего благополучие целого сменяется стремлением отдельных систем выжить, хотя бы и в ущерб всем остальным. Ситуация усугубляется тем, что и целое отныне не столько способствует нормальной работе организма, сколько препятствует ей за счет искусственного и негармоничного перераспределения энергии.

Это – “энергетическая картинка” происходящего, так, как оно видится с точки зрения работы внутренних органов.



4. РОЖДЕНИЕ СОЗНАНИџ
Почему рождается сознание? Почему появляется эго? Почему ощущение собственной самости, отделенности, отдельности, возникнув, является таким устойчивым?

Все эти вопросы имеют общий корень. Есть некая функция, которую сознание, эго, самосознание, самоконтроль, отделенность от мира – выполняют в эволюции человека. Причем эта функция – фундаментальная. Если бы это было не так, человек мог бы более или менее легко с этими аспектами своей личности расстаться. На самом же деле, сделать это очень непросто, хотя все духовные учения говорят о вреде и ложности представлений об изолированности, самости, отдельности “Я”. Так, буддизм обращает внимание на иллюзорность “Я”, на то, что на самом деле нет ничего устойчивого, что могло бы быть названо “Я”. Дзэн-буддизм учит о необходимости избавления от самосознания, показывает, что дает не-самосознательность (му-син [lxxviii] ).

И тем не менее, человек никак не может отказаться от этих представлений. Так какую же фундаментальную роль в эволюции человека как вида или человека как индивида играют сознание, эго, самосознание, центрированность в “Я”, отделенность?

Я полагаю, что это должно быть нечто такое, опасность отказа от чего для человека больше тех выгод, которые ему может принести отказ. (Хотя объективно это может быть и не так, но ощущается именно так: отказ от эго, от самосознания, отделенности, сопряжен с такой трансформацией природы человека, что ощущается им как чрезвычайно опасный, угрожающий самым основам его личности и потому бессознательно блокируется.).

Причем интересно, что даже если человек, знающий о потенциальных выгодах такого шага, сознательно и преднамеренно стремится трансформировать свое мировосприятие в подобном направлении, это удается с большим трудом. Что-то в нем изо всех сил сопротивляется даже сознательно принятому решению. Что же? И почему?

4.1. Эго-панцирь
Эго-панцирь призван стабилизировать нестабильную структуру (человека после грехопадения), возникающую вследствие диссоциации верха и низа, материи и сознания, добра и зла. За счет чего это достигается? Какова функция мышечных напряжений? С одной стороны, они обеспечивают движение, с другой, – блокируют импульсы, идущие от ядра к периферии. Т.е. позволяют поступать не в соответствии с принципом удовольствия (что захотелось, что приятно, то и сделал), а в соответствии с принципом реальности: что считает полезным, хотя может быть неприятным или безразличным, то и сделал.

Таким образом, система мышечного панциря, лежащая в основе Эго, расширяет сферу активного взаимодействия с миром: если раньше оно осуществлялось только на основе удовольствия-неудовольствия, то теперь еще и полезности. Раньше побудительным мотивом к действию могло стать: а) достижение приятного; б) избегание неприятного. Теперь это и а), и б), но еще и в) достижение неприятного, но полезного; г) избегание приятного, но вредного; а также д) и е) – достижение или избегание безразличного, но полезного или вредного.

Иначе говоря, акцент во взаимодействии с миром и с самим собой переносится с приятного на полезное. А полезно или вредно оценивается с точки зрения существующих стереотипов, установок, норм. Мышечный панцирь может заблокировать “вредные”, “опасные”, “не полезные” действия. Человек напрягается и: а) или не осознает возникающее побуждение, или б) удерживается от его реализации.

А какие побуждения-импульсы должны таким образом сдерживаться? Те, которые, как считает индивид, могут нанести ему ущерб. Уже обезьяны способны удерживаться от подобного рода спонтанных действий. Например, шимпанзе зажимает рот ладошкой, чтобы остановить рвущийся наружу вопль страха (это дает возможность в ситуации столкновения казаться противнику менее запуганным) [lxxix] . Или еще: обезьяна-мать зажимает рот детенышу, который начинает шуметь в тот момент, когда стадо движется по границе своей территории, и вожак может наказать за нарушение тишины. Обезьяны обманывают “плохого” экспериментатора, который не делится с ними пищей, указывая ему руками неверное направление припрятанного лакомства и т.п.

Итак, уже животные пытаются – и на самом деле – блокируют реализацию некоторых импульсов. Что это дает? Это позволяет получать выигрыш или избегать проигрыша в определенных угрожающих ситуациях. Иначе говоря, повышает адаптацию.

Адаптируемость человека к условиям среды еще выше, чем у любых высокоразвитых животных. Он способен жить практически в любом климате и в очень широком диапазоне условий. Но за эту свою свободу он заплатил очень дорого: “Благодаря гораздо большей адаптируемости и способности поступать наперекор своим животным инстинктам, он может подавлять эти инстинкты до такой степени, что становится невротиком, вследствие чего его личность как целое не способна более нормально функционировать. Такую высокую цену человек платит за свою бульшую по сравнению с животными свободу. По этой причине и человеческое эго тоже постоянно оказывается перед искушением уклониться от следования инстинктам, что в итоге может привести к серьезным затруднениям в психической деятельности” [lxxx] .

Но, как и любое качество, так и данная способность (имеется в виду самоконтроль, позволяющий блокировать спонтанные импульсы) имеет свои плюсы и минусы. С плюсами понятно. А минусы? В случае злоупотребления этой способностью, человек превращается в систему, которая слишком много себе запрещает, слишком жестко себя контролирует, слишком ко многому себя принуждает, сводя до минимума объем действий, совершаемых ненасильственно, без самопринуждения, в соответствии с принципом удовольствия.

К чему это приводит? С одной стороны, субъект становится более успешным в социуме, который и базируется на этих постулатах (хорошо то, что полезно). Но с другой, – сама эта успешность непрочна и уязвима: слишком долгое и серьезное насилие над собой чревато срывом и тотальным выходом из-под контроля или уходом в болезнь [lxxxi] . Но даже если до взрыва дело не доходит, человек все увеличивает пропасть между собой и миром, в котором все построено на другом принципе (однако здесь следует заметить, что в гармоничной системе наибольшее удовольствие будет и наибольшей полезностью).

В чем же выход? Действовать по принципу удовольствия, не принуждать себя, и все будет хорошо? Совсем нет. Чтобы иметь право функционировать исключительно на основе этого принципа, не нанося ущерб ни себе, ни другим, нужно быть гармоничным существом. Только в этом случае внутренние тенденции и побудительные мотивы будут созвучны общемировым процессам, не разрушительны ни для себя, ни для других, ни для мира.

Но, как мы уже отмечали, человек утратил внутреннюю гармонию из-за радикальной трансформации внутренней природы (символический аналог – грехопадение). Теперь следование собственным импульсам без внутренних и внешних ограничений может оказаться чрезвычайно разрушительным как для него, так и для окружающего, поскольку сами импульсы (побудительные мотивы) дисгармоничны. Поэтому, как мне кажется, многие эзотерические доктрины и религии (духовные учения) проповедуют отказ от желаний как необходимую предпосылку спасения (просветления, самосовершенствования).

Если же исходить из той модели, которую я предлагаю, опасны не сами по себе желания и побуждения, а желания и побуждения дисгармоничной личности. А поскольку дисгармония – это, можно сказать, родовое качество человека, вкусившего от древа познания, постольку проблема самосовершенствования в духовных учениях и обусловливается отказом от желаний. Мне же кажется, что если человеку удастся совершить “обратный” путь – от внутренней диссоциации и дисгармоничности к целостности и гармонии, – ничего препятствующего совершенствованию в его желаниях не будет.

Итак, проблему дальнейшего развития сознания (в направлении большей свободы и внутренней гармонии) можно решать как за счет тотального отказа от желаний и побуждений, так и за счет трансформации природы личности (избавление от внутренней расщепленности, осознание иллюзорности своего “Я”). И то, и другое сложно, но достигается по-разному. Первое – за счет еще большего увеличения самоконтроля, подчинения буквально всех сфер жизнедеятельности диктату Эго. Второе – за счет трансформации природы личности. Это, как мне кажется, более мягкий путь. Конечно, и здесь отказ от определенных желаний и страстей будет происходить, но не за счет все большего самоограничения и зажимов, а за счет постепенного осознания пагубности, разрушительности некоторых желаний, страстей, побуждений не вообще для человечества, а конкретно для тебя. Разница в том, что в первом случае – это все то же самопринуждение. Во втором – это перевод действия по трансформации себя из сферы волевого управления в сферу действия принципа удовольствия, т.е. ненасильственного регулирования [lxxxii] .

При этом есть возможность не только не увеличивать зажимы в собственном теле и психике, блокирующие отвергаемые побуждения и действия, но и уменьшить их, уменьшив степень принудительной регуляции. Тем самым, вместо усиления давления Эго, которым сопровождается увеличение мышечных и психических зажимов, можно достигнуть уменьшения его диктата и, следовательно, большей естественности, большей гармонии личности. Это, в свою очередь, приводит к тому, что разрыв между “Я” и миром уменьшается, а не возрастает, и, тем самым, увеличивается возможность адекватного и в то же время ненасильственного функционирования в мире. Иначе говоря, возрастает адаптированность человека без самопринуждения и самообособления. А это означает одну очень интересную вещь: та тенденция эволюции, которая сложилась после вкушения от древа познания и состояла в том, что рост адаптации достигался за счет самоограничения и самоконтроля, увеличения своей изолированности в мире, может измениться на противоположную: рост адаптации оказывается сопряжен с высвобождением личности [lxxxiii] .

По отношению к дисгармоничному, расщепленному человеку современной культуры ожидать совмещения внутренней свободы и соблюдения социальных норм наивно. Мне это напоминает коллизию из рассказа В.Ардова о лунатике и управдоме [lxxxiv] . Там лунатик ночами ходит по крыше, а управдом требует от него, чтобы он не нарушал общественного порядка. А уж если он никак не может обойтись без своей странной привычки, то пусть или подаст заявление о том, что в нынешнюю ночь он отправится гулять, или хотя бы не выходит на крышу в ночной рубашке, а заранее приготовит костюм, переоденется в него, а уж потом отправляется на крышу.

Конечно, аналогия здесь относительная, поскольку явление лунатизма в нашей культуре оценивается как нарушение нормального положения вещей, а человеческая эволюция, безусловно, является естественным процессом. Но вот с такой оговоркой этот пример довольно удачно иллюстрирует утопичность ожиданий управдома, который просто не понимает природы лунатизма. Так же и мы не в полной мере представляем себе природу эволюционного процесса, если ожидаем, что могут быть совмещены рост личностной свободы расщепленного, дисгармоничного человека современной технократической цивилизации и соблюдение социальных норм.

4.2. Буквальная интерпретация эпизода
грехопадения
До вкушения от древа познания эволюция осуществлялась в условиях внутреннего единства человека с миром и исключала какие-либо формы самопринуждения, насилия над собой. Социализация – это, напротив, процесс постоянного приведения собственного поведения и мотивов в соответствие с социально приемлемыми. Совместить эти два типа отношений к миру так же нереально, как сомнамбулическую прогулку по крыше с предварительным облачением в костюм. Именно поэтому я думаю, что между двумя этими состояниями сознания – настоящая пропасть. Тем не менее, известно, что в своей эволюционной истории человек прошел именно этим путем, т.е. испытал на себе, прожил в себе, оба эти состояния и оба типа отношения к миру. Как это оказалось возможным и что обусловило столь драматичную трансформацию мировосприятия?

Мне думается, что первый тип отношений с миром – единство, внутренняя гармония – свойствен человеку по природе. Иначе говоря, особенности структуры, созданной действием универсальных сил, таковы, что состояние растворенности в мире, не-самосознательности (буддийское му-син) естественны для нее, не требуют ни специальных усилий, ни самопринуждения. Поэтому сразу после воплощения в мир (появления нового вида – филогенетический аспект, рождения нового человека – онтогенетический аспект, вдыхания души – символический аспект) человек именно так и взаимодействует с миром (а точнее, с самим собой, поскольку себя из мира он пока не выделяет). Однако потом происходит нечто, символически представленное как грехопадение, и мировосприятие человека радикально меняется: начинается процесс социализации – филогенетический аспект, пробуждение самосознания – онтогенетический, изгнание из Рая – символический. Что инициирует подобную трансформацию? Это очень важный момент. Ответ на этот вопрос позволит понять существо процессов, происходящих с современным человеком, а также возможное направление развития событий в будущем.

Однако подойти к ответу на этот вопрос очень и очень непросто. Мы знаем, что символически происшедшее с человеком представлено как вкушение от древа познания добра и зла по наущению змия и вопреки Божьему запрету. В результате этого человек осознал, что он наг, и в смущении спрятался от Господа. Правда, странно? Нарушил Божий запрет и, уже имея знание о том, что есть добро и зло, смущен тем, что наг. Вряд ли правильно думать, что в Библии есть что-то случайное. Значит, осознание наготы выступает как символ, квинтэссенция выражения происшедшей в человеке трансформации. (Причем трансформация эта сильнее проявляется в осознании наготы как смущающего обстоятельства, чем в осознании нарушения Божьего запрета.) Можно, конечно, интерпретировать ситуацию в чисто символическом ключе: нагота телесная как выражение наготы духовной. Тогда смущение по поводу телесной наготы – это смущение от осознания духовной наготы. При такой интерпретации все очень привычно: человек совершил плохой поступок – нарушил запрет, осознал все свое несовершенство, смущен этим, поэтому стыдится. Одно плохо: а вдруг описание не метафорическое, а буквальное? Тогда, интерпретируя его исключительно в метафорическом ключе, мы упускаем возможность понять какие-то неочевидные, важные вещи.

Итак, попробуем на ситуацию, представленную в символическом тексте, посмотреть буквально. Что мы тогда обнаружим? Что нагота, на момент первой после грехопадения встречи с Богом, является наиболее смущающим человека обстоятельством. Откуда берется смущение? От осознания того, что совершается что-то неприличное. Ну, понятно, представление о приличном и неприличном – из знания о добре и зле. Но почему сильнее всего травмирует осознание наготы? Не связана ли происшедшая с человеком трансформация с каким-то таким изменением самоощущения, что обнаженность области гениталий оказывается самым шокирующим новым опытом? Судя по всему, да. Однако не будем забывать, что и до этого человек был наг, и это его не беспокоило.

Иначе говоря, реальное положение вещей было одним и тем же. Изменилось их восприятие. А что послужило тому причиной: то, что он узнал, что это плохо, или все же что-то другое? Попробуем почувствовать в себе, что, вероятнее, приведет в такое состояние, что окажется страшнее нарушения Божьего запрета – знание о том, что нагота – неподобающая вещь или ощущение, что в тебе что-то не так, причем сильно не так. Мне почему-то кажется, что ощущение. Когда мы привычно оцениваем эту ситуацию, отдавая предпочтение знанию, мы, скорее всего, рассудочно экстраполируем ценность знания для нас на того человека и то время, когда и человек, и мир были другими. Мне же кажется, что с человеком произошло что-то такое, внешним выражением чего явилось изменение ощущения самого себя. И то, что раньше воспринималось как совершенно естественное и не привлекало внимания, вдруг стало восприниматься-ощущаться-переживаться совершенно по-новому.

Из психологии хорошо известно, что внимание привлекает только изменение привычного положения вещей. Тогда как, чтобы обратить внимание на привычное, нужны специальные усилия. Например, психотехники, направленные на выработку навыка жить в режиме “здесь и теперь”, рекомендуют избирать некоторые внешние маркеры, которые будут запускать процедуру отслеживания привычного положения вещей: допустим, всегда, когда я вхожу в двери, я буду задаваться вопросами “что я делаю?”, “что чувствую?”, “о чем думаю?”, “как дышу?” и т.п. Иначе говоря, заметить привычное трудно. То, что человек не просто почему-то заметил наготу, а, скажем так, “заметил ее настолько”, что смутился больше, чем от нарушения Божьего запрета, говорит о многом. В частности, о том, что это – на момент повествования – было для него самым сильным переживанием.

В результате чего могло такое случиться? Я предполагаю, а) что это связано с новым ощущением себя, и б) в этом новом ощущении область гениталий почему-то оказалась “выделенной”. А что это за область в пространстве человеческого тела? Это низ туловища. Т.е. низ туловища в результате происшедшей с человеком трансформации стал ощущаться как-то по-особенному, не так, как раньше.

Теперь зайдем с другого конца. Если мы вернемся к особенностям реликтового мировосприятия, то вспомним, что “узнать нечто” равносильно “пережить в своем теле”, “в себе самом”, “как часть себя”. Между прочим, сходное значение термина “познать” мы встречаем в Библии: “Адам познал Еву”. Относительно же восприятия и мышления примитивных культур это установлено совершенно точно. Так, бушмен знает о приближении антилопы, т.к. в своих глазах ощущает появление черных крапинок, на своих ребрах чувствует прорастающую жесткую шерсть. О том, что старик-отец возвращается из соседнего селения, бушмен узнал, почувствовав в своем теле боль от его старых ран. О том, что жена идет домой, – ощутив, как в его плечи впиваются ремни, на которых она несет за спиной младенца и т.п. [lxxxv] .

Итак, для человека ранней культуры познать нечто – значило пережить в себе самом, как часть самого себя. Тогда вкушение от древа познания добра и зла вылилось не просто в проглатывание кусочка яблока, а стало вбиранием в самого себя, проживанием в себе добра и зла как составных частей собственного существа, самого себя. Иначе говоря, в результате вкушения от древа познания наши прародители вобрали в себя добро и зло, сделали их составной частью себя самих, собственного внутреннего мира и, как ни парадоксально, собственного тела. Потому что мы отлично знаем, что психическое и телесное – лишь две разных формы проявления одних и тех же базисных параметров структуры. Таким образом, вкушение от древа познания, скорее всего, привело к трансформации базисной структуры “человек”, т.е. того образования, которое было сформировано действием универсальных сил.

В чем могла выразиться подобная трансформация? Человек, созданный и воплощенный как гармоничное целостное существо, функционирующее в единстве с миром, оказался внутренне расколот. Внутренняя расщепленность привела к тому, что он обнаружил себя противостоящим миру. Универсум распался для него на “Я” и “иное”. Причем “иное” стало восприниматься как непонятное, враждебное, опасное. Так случилось, что в один миг, не меняя своего физического местонахождения, человек оказался выброшен из одного мира – мира гармонии, целостности, любви и опеки – и оказался ввергнут в другой: мир разделения, борьбы и отстраненности.

Теперь, чтобы прокормиться, человеку нужно было приложить немалые усилия. Вот о чем говорит “Будешь в поте лица добывать хлеб свой”. Мне почему-то кажется, что не следует понимать это как наказание, наложенное на человека Богом за его грех. Это не Бог наказал его. Он сам себя наказал, радикально изменив собственную природу, собственный внутренний мир и, как неизбежное следствие, свои отношения с внешним миром. Некоторые вещи невозможно совместить (например, хождение лунатика по крыше с предварительным облачением в костюм). Нельзя вобрать в себя добро и зло, пережить их как составную часть своей личности, расколоть свой внутренний мир на противоположности и при этом остаться в гармонии и единстве с миром.

Поэтому, как мне думается, то, что мы привыкли считать изгнанием из Рая, не было изменением физического местоположения, но было чем-то гораздо худшим. Человек действительно утратил один мир и обрел другой, но не путем перемещения, а в результате радикальной трансформации собственной природы. Почему я говорю, что это хуже? Потому что если есть такое место “Рай”, то есть и надежда, что тебя в него переместят. Но если Рай – это и есть тот мир, в котором мы все живем, но только видим мы его таким, каковы сами, то никто тебя никуда не переместит. Только ты сам можешь открыть его, но для этого надо “победить первородный грех”, иначе говоря, изжить то вбирание в себя добра и зла, которое произошло на заре человеческой истории, надо в обратном направлении трансформировать человеческую природу, преодолев ее расколотость и конфликт, вернувшись к утраченному единству, миру и гармонии.

Вернемся теперь к вопросу, почему человека так смущала его нагота? Я думаю, можно дать такой ответ. Вкушение от древа познания, т.е. вбирание в себя, проживание в себе добра и зла привело к тому, что тело человека, так же как и весь его внутренний мир, как и его психика, оказалось расколотым на “хорошее” и “плохое”, которые, разумеется, поляризовались в утратившем единство и целостность организме [lxxxvi] . Оппозиции “хорошее” – “добро” – “верх” и “плохое” – “зло” – “низ” слились, и плохое, постыдное, отвергаемое оказалось пространственно слито с низом человеческого тела. Кроме того, если принимать во внимание разработки, указывающие на то, что все происходящее с человеком имеет энергетическое обеспечение и выражается в трансформациях энергетического статуса, то, я думаю, есть основания предполагать, что вкушение от древа познания сопровождалось изменением энергетического статуса организма. Возможно, произошла поляризация: верх (голова) оказалась положительно заряженной, низ (область гениталий) – отрицательно. Тогда попытка спрятаться, прикрыться могла иметь чисто физиологическую природу: стремление восстановить прежний энергетический статус в той области, которая стала ощущаться как смущающая, незащищенная. Ведь известно, что, в соответствии с китайской традицией, в центре ладоней находится точка лаогун, через которую человек может направлять энергию в искомое место.

Итак, смущение от осознания своей наготы вполне могло служить в качестве концентрированного выражения происшедшей с человеком трансформации, поскольку высвечивало следующие моменты: а) человек получил знание о том, что существует “хорошее” и “плохое”; б) он сделал добро и зло составной частью своей собственной природы, вобрав их в себя, прожив их в себе; в) его внутренний мир – и телесный, и психический – раскололся на оппозиции, при этом доброе, принимаемое, одобряемое оказалось связано с телесным верхом – головой, а злое, отвергаемое, то, чего следует стыдиться – с телесным низом, областью гениталий.

4.3. Включение самосознания-самоконтроля
Итак, в результате грехопадения человек обрел новое мировосприятие. Теперь мир виделся ему не единым, целостным, гармоничным, а расколотым, враждебным, чужим. Фактически, получив знание добра и зла = прожив в себе, как составную часть самого себя, добро и зло, он обрел новый взгляд на вещи. На самом деле произошла действительно грандиозная трансформация, которая включала несколько взаимосвязанных пластов: а) изменилась внутренняя природа человека, т.е. структура, созданная на уровне универсальных сил; б) изменилось восприятие мира; в) изменилось отношение с миром и с самим собой.

Первый пласт изменений был связан с тем, что человек вобрал в себя, сделал составной частью самого себя добро и зло, расколол свой внутренний мир на оппозиции, одна из которых стала желательной, принимаемой, другая – нежелательной, отвергаемой. Но на самом-то деле мир как был, так и остался единым, целостным, где нет хорошего и плохого, а есть разрушительные и созидательные силы или тенденции. Расколотый человек не властен изменить природу событий, и то, что должно реализоваться, все равно реализуется: что-то будет разрушено (в том числе и в нем самом), что-то создано. То обстоятельство, что он оценивает происходящее, как хорошее или плохое, в позитивном направлении никак не может повлиять на течение процессов. А в негативном – может: через угнетение собственных жизненных сил (а оно обязательно последует, даже если на начальном этапе была достигнута их гиперстимуляция). Ведь бороться с миром – все равно, что бросать бумеранг в пустое пространство: там он никого не заденет, а, вернувшись, ударит человека.

Как бы негативно ни оценивали мы действие разрушительных сил, направленных против того, что нам хотелось бы сохранить, наше отношение не повлияет на естественное течение событий. Зато оно может повлиять на нас самих: бесплодная борьба истощает силы и подрывает веру в себя. Точно также, действие созидательных сил в тот момент, когда нам хотелось бы что-то разрушить, устранить, также может оцениваться негативно, как зло. Но и в этом случае, формируя отношение неприятия, мы никак не повлияем на ход событий (по крайней мере, в желательном для нас ключе). Таким образом, новый взгляд на вещи, который, с одной стороны, предполагал разделение сущего на взаимоисключающие компоненты, с другой – еще и их оценку, как желательных или нежелательных, – только расчленил внутренний мир человека, привнеся в него дисгармонию и конфликт.

Второй пласт изменений затрагивал трансформацию глобального мироощущения человека. Отношение принятия происходящего, следование в потоке событий [lxxxvii] избавляло от бесплодной борьбы и внутренней неудовлетворенности. Происходившее не оценивалось как хорошее или плохое, оно просто принималось, и человек к нему подстраивался. Однако после того, как появилось “хорошее” и “плохое”, “желательное” и “нежелательное”, “принимаемое” и “отвергаемое”, все изменилось. Мир, ощущавшийся раньше единым, оказался для человека поделен на оппозиции. Это само по себе уже серьезное огрубление реального положения вещей, ведь на самом деле континуум непрерывен. Но кроме того, все происходящее стало сопровождаться оценкой. А это еще больше искажает подлинную картину: ведь то, что хорошо с одной точки зрения, плохо с другой. Появилась проблема выбора: сначала фактологического, потом морального. А вместе с возможностью выбора – и чувство сожаления, вины и ответственности за “неверный выбор”. Нетрудно видеть, как постепенно внутренний мир человека (безусловно, усложняясь) все больше обрастал аффективными проблемами. Так трансформация внутреннего восприятия влекла за собой изменение эмоционального фона жизнедеятельности человека. Причем, заметим, без какого-либо давления извне, исключительно в соответствии с внутренней логикой развития процессов.

Третий пласт – изменение отношений с миром и с самим собой. Первое, на что хотелось бы обратить внимание, – что для человека на ранних стадиях культурного развития не существует такого разделения: он и мир – одно целое (об этом свидетельствуют данные антропологии). Выделение себя из мира, противопоставление себя миру возникает позже, вследствие проживания в себе оппозиции добра и зла. Как видим, общее направление изменения жизни человека после грехопадения таково: граница сначала возникает в нем самом – между добрым в человеке (это обычно все, относимое к сфере духовности) и злым в нем же (это обычно то, что связано с телесностью). Затем она отодвигается немного дальше от “сердцевины”, “ядра” (от только что возникшего “хорошего”) и оказывается помещенной между ним, как самостоятельно функционирующей сущностью, и миром. Так человек оказывается отделенным от мира и противопоставленным ему. Дальше она перемещается в мир, и теперь все, происходящее там, воспринимается как вечная борьба и конфликт.

Все это как бы одна сторона проявлений происшедшей в человеке трансформации. Но есть и другая: вновь образовавшиеся компоненты человеческого опыта – душа и тело, Я и мир, происходящее в мире, – снабжаются оценочными маркерами: “хорошо”, “плохо”, “безразлично”. Это очень важный момент: теперь уже человек не может просто плыть в потоке жизни, с благодарностью принимая все, посылаемое ему. Теперь он “видит” в происходящем хорошее и плохое; воюет с “плохим” и борется за “хорошее”. Последствия такой борьбы и войн мы видим на примере сегодняшнего состояния человека технократической культуры, его внутреннего мира, его здоровья и состояния окружающей среды.

Таким образом, в самом общем виде, как мне кажется, мы можем сказать, что главный когнитивный итог того изменения природы человека, которое в Библии представлено как грехопадение, состоит в следующем: а) человек обрел границу (разграниченность, расчлененность) как способ рассмотрения всего существующего и б) все существующее он снабдил оценками.

Интересно, что в плане когнитивной эволюции этот этап развития мог бы, на мой взгляд, быть представлен как формирование абстрактных понятий (возникающих в результате приложения принципа оппозиции) и оценочных суждений.

Итак, до сих пор мы рассматривали те аспекты влияния грехопадения на последующую эволюцию человека, которые, если так можно сказать, связаны с утратами: утрата целостности, ощущения единства, слитости с миром, способности жить “здесь и теперь”, не сожалея о прошлом и не планируя будущего, а просто принимая происходящее. Но ведь были и обретения, положительные или отрицательные – не будем судить, т.к. это опять получится результатом нашего “грехопаденческого” восприятия мира. Просто посмотрим, каковы они.

4.4. Человеческое сознание
Специфически человеческое сознание, т.е. то, с чем мы знакомы по нашему сегодняшнему повседневному опыту, а не универсальная сила, участвовавшая в создании структуры “человек”, на мой взгляд, и является одним из приобретений человека после грехопадения. Что я имею в виду? Чтобы пояснить это, попробуем проследить, как из воплощения в физическом мире универсальной силы “сознание” рождается человеческое сознание.

Итак, мы помним, что после того, как Бог вылепил человека из глины и решил, что “это хорошо”, он вдохнул в него душу. Мне думается, что этому символическому описанию истории человеческой эволюции соответствует возникновение человека как вида на земле. Еще один ключевой момент – это грехопадение. Ему в когнитивной эволюции соответствует такая трансформация мировосприятия, когда человек формирует представление о границе и начинает его использовать в рассмотрении всего существующего, а результаты такого рассмотрения еще и оценивает с позиции “хорошего – плохого”, “доброго – злого”, “принимаемого – отвергаемого”. Как мы помним, в результате приложения принципов границы и оценки к самому себе формируется дихотомия “верха – низа”, где “верх” оказывается слитым с понятием “добро”.

Я думаю, что веществом нашего мира, которое играет роль субстанции, насыщающей жизнью структуру, созданную универсальными силами, является материя-сознание, или сознающая материя, или материальное сознание. Что имеется в виду? Если анализировать концепцию инь-ян, то мы поймем, что жизнеспособными являются структуры, созданные не только из пропорционально равновеликих объемов этих видов энергии, но и те, где содержится лишь малая толика одной из них и основная часть другой, а также все промежуточные варианты.

Иначе говоря, наличие всего двух универсальных сил делает возможным появление огромного богатства и разнообразия форм. Мы же, говоря о живом, фактически принимаем во внимание лишь тоненькую пленочку жизни, образующуюся на границе соединения энергии земли (инь) и неба (ян). Но, может быть, жизнь существует на всю глубину взаимодействия этих видов энергии, т.е. и там, где энергия ян максимальна, а инь минимальна, и там, где они представлены в разных пропорциях, и там, где ян почти сошла на нет, а инь получила наибольшее выражение? Теоретически это вполне возможно, просто эти формы жизни не даны нам в непосредственном опыте, мы не можем их “потрогать руками”. Но мы многое не можем ощущать: и ультразвук, и инфракрасное излучение, и радиацию. Это же не значит, что их не существует. Что же касается того, что знание об их существовании подтверждено наукой, так и это произошло совсем недавно. А до того, как это произошло, и мы ничего не знали о них, разве их не было?

Поэтому я считаю, что мы вправе формулировать предположения, которые, хотя и расходятся с общепринятым на сегодняшний день представлением, но непротиворечивы и позволяют лучше понять те вещи, которые по-другому объяснить не удается, а приходится просто отрицать. Вот одним из таких предположений и является, на мой взгляд, допущение, что формы жизни разнообразны не только по структурам, но и по субстратам их воплощения. Что я имею в виду? Сейчас, все, с чем мы знакомы и что признаем живым, оказывается сделанным из вещества, которое в философских построениях мы именуем материей. Некоторые системы (разумеется, идеалистические) признают существование такого субстрата, как дух, идея, сознание и, напротив, отрицают субстрат “материя”, утверждая, что и она – дух; или же утверждают первичность сознания (духа) и вторичность материи (вещества).

Таким образом, я бы сказала, что сегодня в объяснительных концепциях мы имеем дело с двумя крайними формами воплощения энергий инь-ян: в первой инь максимальна (материя), а ян вообще отсутствует, во второй – наоборот, ян максимальна, а инь отсутствует (сознание). Я же говорю о том, что ничто не запрещает существования и таких субстратов, в которых оба этих вида энергии представлены, но в разных пропорциях. Разнообразие жизни, которое признается сегодня, оказывается проистекающим от обилия структур (идей, образцов), которые воплощены в этом одном-единственном веществе-носителе. Я же предполагаю, что возможно разнообразие жизни не только в плане вариаций по переменной “структура”, но и по переменной “вещество-носитель”. Как нетрудно видеть, при таком допущении неисчислимо возрастают вариации живого, которое содержит уже не только те формы, которые мы сегодня можем пощупать, увидеть, услышать, понюхать, попробовать, но и те, которые на сегодняшний день не даны нам в непосредственном ощущении [lxxxviii] .

Итак, я предполагаю, что существуют два параметра, обусловливающих разнообразие живого: а) то, какие универсальные силы участвовали в создании структуры (в какой пропорции, на каком этапе ее порождения); и б) то, какое вещество-носитель служит субстанцией воплощения полученной структуры. Мне думается, что форма жизни, с которой непосредственно соприкасается человек в обыденном опыте, представляет собой широкий спектр структур, воплощенных в веществе, которое условно я бы назвала материя-сознание (или осознающая материя, или материальное сознание). Почему я предпочитаю говорить об осознающей материи или материальном сознании, а не просто о материи или не просто о сознании?

Традиционные подходы имеют дело со взаимоисключающими противоположностями (материя – сознание), как базисными объяснительными субстратами. Поэтому чисто методологически, как мне кажется, следует ожидать, что и весь мир будет поделен на противоположности, будет состоять из необъяснимых скачков (например, переход количества в качество) и формой жизнедеятельности в нем будет борьба. А это, как я уже пыталась показать, характеризует вполне определенную фазу развития человека как вида. А именно, диссоциированного, дисгармоничного, потерянного человека [lxxxix] .

Действительно, очень много ценных и интересных вещей можно понять и объяснить на базе этих двух глобальных концепций (моделей мышления). Но сам факт, что за две тысячи лет ни одна, ни другая не смогла найти решающих аргументов для доказательства своего превосходства, и выбор одной из них (в качестве базисной) для каждого конкретного человека до сих пор является, скорее, мировоззренческим актом, говорит, на мой взгляд, о том, что обе они видят лишь одну сторону происходящего. Таково первое обстоятельство, стимулирующее к тому, чтобы признать широкий спектр (а фактически, континуум) субстратов воплощения (в зависимости от пропорциональной представленности энергий инь и ян). Этот континуум я и называю “материя-сознание”.

Другое обстоятельство – опыт людей, соприкасавшихся с альтернативной реальностью. Например, подруга и сподвижница Шри Ауробиндо, которую последователи называли “Мать”, многие годы жизни посвятила тому, чтобы попытаться в собственном теле понять, ощутить природу тех трансформаций, которые происходят с человеком, когда он отказывается от границ мировосприятия. Или, как она говорила, “выходит по ту сторону сетки, опутывающей мир”. Она отмечала, что пребывание в этих двух так по-разному ощущаемых мирах – привычном и альтернативном, лишенном расщепленности и самости, – не сопровождается никаким физическим перемещением. “Так” – и ты здесь, “так” (ладонь повернута), – и ты там. Это, на мой взгляд, свидетельствует о том, что мир один и тот же, и человек один и тот же. Но иное состояние сознания позволяет все волшебным образом трансформировать настолько, что это ощущается как очень сильное и драматичное переживание: один мир полон любви, света и гармонии, другой – обмана и вражды.

Мать говорила, как, впрочем, и многие другие адепты, о том, что в “другом” мире все одухотворено, все как бы светится внутренним светом, живет собственной жизнью, – причем это касается не только живых предметов природного мира, но и созданных человеком объектов. Например, ванная комната начинает выглядеть по-другому, многие привычные предметы как бы раскрываются навстречу человеку. Но ведь на самом деле их природа не изменилась. Она какой была, такой и осталась. Это человек в результате личностной трансформации начал все видеть по-иному. А поскольку переживание такого альтернативного мира ощущается как счастье, радость, полнота знания и обладания, постольку, я думаю, можно считать, что именно такое видение является подлинным, незамутненным. О том же, на мой взгляд, говорит и то обстоятельство, что подобного рода видение сопряжено с преодолением собственной ограниченности и стремления судить (при таком альтернативном восприятии все просто принимается [xc] ).

Здесь можно говорить о многих интересных вещах. Но главное – это то, что люди, развившие в себе способность альтернативного восприятия, свидетельствуют о том, что сознанием наделено все. Сама материя является сознающей. Нет ничего безжизненного, неодухотворенного. Только в нашем разорванном, диссоциированном состоянии окружающее воспринимается так.

Таким образом, два обстоятельства: чисто теоретические соображения и практические свидетельства – склоняют меня в пользу того, чтобы допустить существование такого субстрата, как материя-сознание (или осознающая материя, или материальное сознание – в зависимости от степени представленнности каждой из универсальных сил).

Тогда я сказала бы, что структура “человек”, воплощаясь в нашем мире, автоматически облекается в “материю-сознание”. Просто потому, что это – вещество-носитель нашего мира. Из него состоит все, встречающееся здесь. И уже это обстоятельство обусловливает то, что ранний человек, человек до грехопадения, един, целостен, гармоничен и созвучен всему миру, который, как и он, составлен из того же вещества-носителя для разных, всевозможных структур. Именно это мироощущение, как мне кажется, очень органично выражается киплинговским: “Мы одной крови – ты и я”. Причем оказывается, что это не просто красивая метафора, а буквальное описание существующего положения вещей. Почему же нам кажется это таким удивительным? Почему мы, как Адам или как Маугли, не можем понимать язык животных и растений? Потому что мы пережили ту трансформацию, которая представлена в Библии как грехопадение. С точки зрения эволюционной истории человека я уже рассматривала этот мотив. Посмотрим теперь на происшедшее с точки зрения проблемы сознания.

Здесь, как мне кажется, можно увидеть следующее. В момент вбирания в себя-проживания в себе добра и зла происходит не только диссоциация мировосприятия, о которой уже шла речь. Происходит нечто более фундаментальное, о чем я раньше говорила как о трансформации природы человека. Что это за трансформация? На мой взгляд, происходит диссоциация единого вещества материя-сознание, в котором воплощена структура “человек”. Оно распадается на материю – и это уже несознающая материя, материя, лишенная сознания, и сознание, которое тоже теперь лишено качества материальности. Отныне это и будет тот мир, в котором живет человек. Именно эти его параметры гениально улавливаются двумя глобальными философскими концепциями. И именно поэтому оба эти направления “правы”: и материализм, признающий первичность материи, и идеализм, признающий первичность сознания. Мир действительно может быть рассмотрен, как с одной, так и с другой позиции. И мы действительно получим его хорошее описание с очень мощными объяснительными возможностями, потому что наш мир – именно такой: расколотый, разорванный, поделенный на противоположности, которые исключают друг друга. Именно поэтому объяснительные сложности этих моделей видны только тогда, когда мы смотрим на него как бы извне. При взгляде изнутри все так и есть, как это принято считать.

Итак, собственно человеческое сознание, как способность, с которой мы имеем дело в повседневной жизни и особенности которой мы можем наблюдать и на самих себе, и на наших друзьях, – это человеческое сознание рождается в тот момент, когда человек вбирает в себя, проживает в себе то, что составляло Божественную тайну и что разрывает его внутренний мир настолько, что полностью изменяется его сущность за счет изменения вещества-носителя, в котором воплощена структура “человек”. Отныне сам он состоит из материи и сознания, тела и души, доброго и злого. И мир вокруг него оказывается – для него – таким же: в нем есть одушевленные существа и неодушевленные предметы, в нем есть формы, а есть их содержания, в нем есть хорошее и плохое, принимаемое и отвергаемое. Вся последующая история эволюции человека – это эволюция вот такого изначально трансформированного человека. И вся культура, которая развивается, и наш привычный взгляд на вещи – это культура и взгляд таким образом трансформированного человека.



5. СОВРЕМЕННЫЕ КОГНИТИВНЫЕ
СПОСОБНОСТИ
Итак, воплощенный человек (как вид и как индивид) наделен способностью материализующего сознания или сознающей материи. Параметры этой способности (которую Мать, по свидетельству Сатпрема, называла “телесным сознанием”) таковы [xci] :

– внутреннее видение (видение-осязание);

– отсутствие центральной оси упорядочения опыта (эго);

– отсутствие самосознания (у Д.Т.Судзуки данная способность упоминается как “му-син”, Мать говорит о ней следующим образом: “как только осознаешь, все пропадает”);

– отсутствие ограничений пространства-времени. Доступно отдаленное прошлое и будущее. Все сосуществует в режиме “здесь и теперь”;

– постижение через проживание в себе. Стремясь понять объект, человек не анализирует и преобразует его, а становится им;

– человек понимает язык птиц и животных (символическое выражение данной способности мы встречаем у Адама; святые также были способны к такому взаимодействию с миром – вспомним Франциска Ассизского, устыдившего “Брата-Волка”, который пожирал людей, а также то, как он общался с птицами – см. “Цветочки”; этой же способностью обладают шаманы).

Однако в результате постижения (проживания в себе) добра и зла изначальная субстанция воплощения структуры “человек” (материя-сознание) видоизменяется, распадаясь на противоположные составляющие – бессознательную материю и нематериальное сознание. Отныне эта прежде устойчивая структура теряет свою целостность и уравновешенность. Вместо гармоничного сочетания центростремительных и центробежных тенденций начинают преобладать последние. В результате структура, ранее не нуждавшаяся в дополнительных средствах поддержания целостности, оказывается на грани разрушения, распада. Чтобы выжить, каким-то образом восстановить утраченную целостность, компенсировать возникшее неравновесие и неустойчивость, человек вынужден преобладающим отныне центробежным тенденциям противопоставить некое объединяющее начало.

Эту функцию, на мой взгляд, и выполняет самость [xcii] , эго, Я-тенденция [xciii] . И именно в этом мне видится причина того, почему самость так укоренена в человеческой культуре, хотя многочисленные свидетельства – и духовные, и практические – убеждают в том, что “Я” – не более, чем иллюзия. Даже в том случае, если человек на уровне сознания принял это суждение, мысленно согласился с ним и пытается отказаться от этого затемняющего представления [xciv] , ему очень трудно осуществить это на практике.

Итак, в результате грехопадения произошла трансформация параметров излучения, поскольку материя и сознания, составлявшие ранее одно целое, оказались оторваны друг от друга. Открывшийся человеку мир был совсем другим, новым, незнакомым, опасным. В прежнем мире материи-сознания все было понятно, т.к. существующее в нем имело те же параметры, что и вещество-носитель структуры “человек” (“мы все одной крови – ты и я” Р.Киплинга). Поэтому способом постижения в подобных условиях было “вчувствование” в объект. Если опираться на свидетельства духовных подвижников, а также данные культурной антропологии, то можно сказать, что подобное вчувствование предполагает следующие моменты: а) человек обращает внимание на объект, б) тот начинает как бы изнутри светиться в ответ (озаряется внутренним светом), в) человек как бы проникает внутрь объекта, становится им, переживает происходящее в нем, как в-самом-себе-совершающееся. Поэтому такое постижение мгновенно, точно, полно, ярко.

Не исключено, что именно такой тип восприятия-вчувствования лежал в основе эзотерического знания: когда человечество уже утратило эту способность постижения и всемерно развивало способность сознания, короли-священники [xcv] , возможно, сохранили ее. И именно поэтому оказались способны извлекать знание той степени глубины, которая уже была недоступна рядовым членам сообщества. Отсюда и представление о “древней мудрости”: “древней” – потому, что она базировалась на той способности постижения, которая была свойственна раннему человеку. Кроме того, мне думается, что именно эта реликтовая способность знания-вчувствования лежит в основе глубинных научных прозрений. Данным обстоятельством может объясняться и характер внутренних переживаний в момент инсайда: мгновенное постижение, решение обнаруживается разом, во всей полноте, еще до того, как построена логическая цепочка объяснения, человек ощущает восторг, блаженство. И напротив, рутинные научные методы, на мой взгляд, основаны как раз на эволюционно более позднем способе постижения – методе проб и ошибок, когда человек в своем узнавании ориентируется на возможность непосредственного взаимодействия только с поверхностной стороной объектов.

Итак, в результате происшедшей трансформации человек оказался в чуждом и неведомом мире. Но самое неприятное заключалось в том, что он утратил способность постижения, которой спонтанно и ненасильственно обладал ранее: он больше не мог стать каким-либо объектом, поскольку его природа теперь была иной, альтернативной по отношению к тому, чем он мог бы стремиться почувствовать себя (ведь параметры излучения мира остались прежними, изменился только человек).

Итак, мир, который теперь “отзывался”, резонировал в ответ на это новое изучение, был совсем другим, чем прежде. Субъективно это переживалось как выпадение в совершенно новый, незнакомый, ранее неведомый мир. При этом была утрачена прежняя способность постижения через проживание в самом себе. В результате, как мне кажется, должна была сложиться довольно драматичная ситуация: выживание требует понимания происходящего и в некоторых случаях предсказания хотя бы ближайшего будущего, а человек утратил способность постижения, которой обладал вот только что. Он еще отчетливо помнит, как это делается. Он по-прежнему пытается использовать тот же прием. Но ничего не получается: в ответ на направление внимания объекты больше не озаряются внутренним светом, не раскрываются навстречу человеку. Он пытается стать объектом, ощутить в себе происходящее в нем, но ему это не удается, теперь он всегда вне объекта [xcvi] .

Но выживать необходимо. И человек оказывается вынужден искать какие-то другие способы постижения. Он начинает действовать вслепую, “методом проб и ошибок” (в просторечье, “методом тыка” [xcvii] ). Постижение глубинной сути предметов в переживании-проживании больше не доступно. Отныне непосредственно воспринимается лишь внешняя, поверхностная сторона объектов. Понятно, что огромное количество предметов при этом становятся неразличимыми, или различаются несущественно (ведь их внутренняя, сущностная природа больше не ощущается, а чисто внешне многие предметы сходны). Это, на мой взгляд, и есть основа, предпосылка обобщений, категоризаций, формирования в языке общих понятий. Не случайно у примитивов каждое дерево, каждый кустик, каждый пригорок имеет свое название [xcviii] . Мы этому удивляемся, мы не понимаем, как можно так изнурять свою память. Мыслимое ли дело помнить сотни индивидуальных имен предметов, которые вообще-то все – “дерево”! Нам не понятно, зачем им это нужно. А они просто так видят, так ощущают и переживают мир. Они спонтанно и без усилий воспринимают глубинную природу каждого конкретного дерева, поэтому для них все они различаются так же, как для нас различаются наши знакомые. Ведь для нас они не просто – люди, а Иван Петрович, Тамара Сергеевна, Николай Александрович. Мы их помним под собственными именами не потому, что не способны к категоризации, а потому что для нас они все разные: каждый со своим характером, привычками, пристрастиями. Примерно то же, я думаю, верно и в отношении представителей примитивной культуры. Только они еще не обладают способностью к обобщению, поскольку не имеют предпосылок к этому. Их восприятие окружающего таково, что затрудняет “неразличение” деталей. Они слишком отчетливо видят их своеобразие, неповторимость.

Потом общее понятие начинает восприниматься как признак, качество: “дерево” – быть деревянным, “камень” – быть каменным. На этой основе уже возможно формирование абстрактных понятий – “деревянность”, “быстрота”, “краснота”, “пустота”.

Что лежит в основе подобной динамики когнитивных средств? На мой взгляд, специфика жизненной ситуации, в которой человек оказался вслед за проживанием в себе добра и зла. Как я уже отмечала, это, с одной стороны, “выпадение” в совершенно новый, неведомый мир, с другой, – невозможность его узнавания с помощью ранее имевшихся средств постижения. В этих условиях поиск и всемерное развитие каких-то альтернативных средств познания оказался в буквальном смысле вопросом жизни и смерти.

Почему когнитивные средства развивались именно в том направлении, в каком это характерно для современной технократической культуры?

А по-другому, скорее всего, просто и не могло быть. Поскольку человек утратил способность спонтанного, глубинного постижения сущности объектов, но сохранил возможность взаимодействия с их поверхностными структурами, он мог опираться лишь на эту возможность. Что это означает? Это и означает развитие тех средств, которые основаны на использовании пяти органов чувств, обеспечивающих взаимодействие именно с таким уровнем реальности. Сущность определенным образом представлена в своих поверхностных проявлениях, и теперь, добираясь до сущности, человек оказывался вынужден идти именно от поверхностных проявлений (и от собственных средств восприятия этих поверхностных проявлений) к глубинным.

Однако совершенно очевидно, что этот путь (от восприятия поверхностных проявлений на основе использования собственных органов чувств – к постижению сущности) опосредован гипотезами и мысленными реконструкциями. Ведь как бы хорошо ни ощупали, ни обнюхали, ни потолкали предмет, мы непосредственно получим информацию о том, каков он наощупь – гладкий или шершавый, ребристый или округлый, чем он пахнет, какую имеет форму, цвет, как поддается воздействию и т.п. Но все это само по себе совсем не является сутью предмета. А его суть необходимо знать для того, чтобы предвидеть его поведение, чтобы использовать его в своей жизни, в конце концов, чтобы не бояться его [xcix] .

Из всех этих предпосылок и вырастает то, что мы называем современной наукой. Любой объект, с которым мы имеем дело, предстает для нас как некий вариант черного ящика: мы знаем, каков он снаружи, знаем, что происходит в результате того, что мы поступим с ним тем или иным образом, но мы не знаем, почему. И все наши поиски оказываются ориентированными на то, чтобы понять, почему (ведь это и будет означать, что мы узнали его глубинную суть). Отсюда, как мне кажется, исключительная ориентация западной традиции на поиск причинно-следственных связей [c] .

А что такое выявление причинно-следственных связей, поиск сути, если он движется от внешнего к внутреннему? Это всегда мысленный эксперимент, домысливание, предположение и его проверка. Иначе говоря, неизбежным становится колоссальное возрастание значения и роли мыслительной сферы в жизни человека. Потому что отныне только таким путем – через исследование внешних проявлений, гипотезы о том, какими причинами обусловлено то, с чем мы сталкиваемся на поверхности, и их проверку – мы можем узнавать, что там внутри.

Таким образом, как видим, сама логика эволюции человека как вида обусловила выбор направления его когнитивной эволюции. В качестве предпосылок я бы обратила внимание на следующие обстоятельства:

– человек оказался в новом для него мире;

– он утратил возможность постижения, с помощью которой ориентировался ранее;

– он испытывал практически не проходящее чувство страха и неуверенности;

– у него сохранилась единственная возможность познания – через использование органов чувств и взаимодействие с поверхностными пластами предметов;

– теперь постижение сути оказалось неразрывно связанным с поиском ответа на вопрос “почему?” (т.е. выявление причинно-следственных связей): почему мы имеем на поверхности то, что имеем? Почему предмет ведет себя так, а не иначе?

И, наконец, самое главное: утрата способности непосредственно переживать суть объектов привела к тому, что многие аспекты, определяющие их специфику, стали для нас не воспринимаемыми, как бы стерлись, исчезли. Это и было, на мой взгляд, важнейшей предпосылкой того, что эволюция когнитивных средств освоения мира оказалась ориентированной на выделение общего в многообразном, на формирование на этой основе идеализаций и абстракций.

В пользу данного вывода свидетельствует то обстоятельство, что представители примитивных культур, обладая завидной памятью, острой наблюдательностью и прекрасным воображением оказываются неспособными к осуществлению простейших, с нашей точки зрения, операций. Например, счет их очень утомляет. Они могут начинать считать “один, два, три”. Затем следует “много”. А если их просят продолжать, говорят, что они очень устали. Или еще пример. Один представитель племени выполнял по просьбе экспериментатора счет. Досчитав до 60, он сказал, что дальше считать не будет, потому что таких больших стад свиней просто не бывает.

Ранее бытовавшая точка зрения, в соответствии с которой они этого делать не могут, потому что у них слабо развито мышление, сейчас уже никого не убедит, поскольку совершенно очевидно, что во многих отношениях примитивы дадут сто очков вперед современному человеку. Значит, причина здесь не в слабости их мыслительных возможностей, а в чем-то другом.

Иногда предполагают, что причина в том, что им это просто не нужно. При таком подходе оказывается, что арифметика и геометрия стали развиваться потому, что человеку понадобилось решать хозяйственные задачи, связанные с пересчетом площадей, учетом потребленных продуктов и материалов и т.п. Но какие у нас основания думать, что развитие счета явилось следствием новых хозяйственных потребностей, а не то и другое (и новые хозяйственные потребности, и способность счета) – синхронистическими событиями (в терминологии М.-Л. фон Франц), обусловленными констелляцией некой новой жизненной ситуации? Явления в мире связаны такими сложными зависимостями, что иногда их сведение к простым и однозначным причинно-следственным отношениям существенно огрубляет картину происходившего.

Анализ логики эволюции человека и сопутствовавших этому процессу изменений его когнитивных возможностей склоняет меня к мысли, что в основе и новых познавательных возможностей, и развития новых познавательных средств, и возникновения новых хозяйственных задач лежало нечто общее. И это общее, на мой взгляд, – изменение сущностной природы человека и сопутствовавшее ему изменение характера мировосприятия (утрата спонтанной способности постигать в непосредственном усмотрении суть объектов, а также трансформированное видение самих предметов и их свойств [ci] ).

Иначе говоря, примитивный человек не потому не использует обобщений и абстракций, что это в принципе за пределами его возможностей, и не потому, что отсутствуют хозяйственные задачи, которые побудили бы его к этому, а потому, что его видение мира и конкретных объектов делает такой прием слишком грубым, слишком насильственным по отношению к миру, неорганичным миру.

Мне кажется, это подобно тому, как если бы нам сказали: “Дайте собственные имена всем деревьям в парке возле вашего дома. И отныне, когда захотите что-то сказать о деревьях, уточняйте, используя собственное имя, какое конкретно дерево вы имеете в виду”. Я думаю, такая инструкция вызвала бы у нас чувство внутреннего протеста: “Какой смысл? Зачем? Что это дает? То, что я могу сказать о деревьях, чаще всего имеет отношение к любому из них, а не к какому-то конкретному. Так зачем так напрягаться?”.

Обратим внимание: я не хочу этого делать не потому, что не могу, а потому, что не вижу смысла, ведь та функция, в которой деревья выступают по отношению ко мне, не требует их индивидуального различения. Грубо говоря, они для меня все на одно лицо. Я вижу, что чисто внешне они различаются, но для меня это различие не существенно, потому что их суть (для меня) – одна и та же. Наверное, если бы я могла на какое-то мгновение стать каким-то конкретным деревом, ощутить его как часть самой себя, пережить его сущность в себе, оно навсегда для меня осталось бы особенным, выделенным, не похожим на другие. Но поскольку мне это не доступно, и то отличие от других деревьев, которое я обнаруживаю в результате чисто внешнего взаимодействия с ним, не существенно для моих повседневных нужд, я абсолютно ненасильственно отношу его к общей категории “дерево”.

Как видим, здесь действительно можно сказать, что я этого не делаю, потому что мои повседневные нужды никак не связаны с индивидуальным именованием деревьев. А можно сказать, что я этого не делаю потому, что не способна к непосредственному переживанию глубинной сути данного конкретного объекта. И то, и другое объяснение, в принципе, справедливо. Но второе мне кажется более фундаментальным: ведь даже если мои повседневные нужды изменятся и для меня будет полезно и выгодно использовать индивидуальные имена для каждого дерева, это еще не означает, что для меня станет возможным непосредственное взаимодействие с их глубинной сутью, которое, по большому счету, и лежит в основе индивидуации воспринимаемого.

Итак, в основе современной эволюции когнитивных средств, на мой взгляд, лежит утрата способности непосредственного восприятия-переживания сути предметов, а также изменение параметров внутреннего мира человека за счет его распада на противоположности. Первое привело к тому, что единственным источником получения знания об объектах стало исследование различных внешних проявлений их сущности и ее реконструкция в процессе выявления причинно-следственных связей, ведущих от внешнего к внутреннему. Второе – к тому, что мир, в котором человек был вынужден жить, оказался для него поделенным на противоположности, утратившим целостность. Т.е. мало того, что отныне он мог непосредственно взаимодействовать только с внешней стороной объектов, но и восприятие этой внешней стороны оказалось искаженным в соответствии с собственной диссоциированной природой человека.

Таким образом, мы видим, что серьезно осложнились условия адаптации к окружающей действительности. Вместе с тем, задача выживания требовала того, чтобы были найдены средства, позволяющие компенсировать эти затруднения, поскольку устранить их человек не мог. Таким средством компенсации в познавательной сфере, как мне кажется, и стало всемерное развитие мышления, и в частности, сознания, а также тех средств, которые с ним связаны. Почему я думаю, что сознание может рассматриваться как средство компенсации тех утрат познавательных возможностей, которые человек понес в результате грехопадения?

5.1. Сознание и я-ось
Как известно, сознание теснейшим образом связано с Я в человеке. И поскольку Я-ось, на мой взгляд, формируется как средство компенсации центробежных тенденций в структуре человека, постольку и сознание, на мой взгляд, может рассматриваться как средство решения той же задачи только на другом уровне: Я-ось компенсирует доминирование центробежных тенденций на уровне структурной организации человека, сознание выполняет компенсаторную функцию в мыслительной сфере. А в основе – одно: человек формирует сам, буквально выделяет из себя, собственную силу, не уступающую по мощи универсальным, которая призвана обеспечить равновесие структуры “человек” в новых, необычных и непривычных для него условиях. Вот эта-то противостоящая распаду человека и продуцированная им самим сила и предстает на уровне структурной организации как Я-ось, а на уровне мышления как сознание. В своей же основе это одно – сила, призванная обеспечить сохранение стабильности структуры в новых условиях преобладания тенденций к распаду.

Таким образом, еще раз подчеркну, что я различаю две формы употребления термина “сознание”: с одной стороны, как универсальной силы, которая участвует в создании структур, воплощающихся на уровне физического мира, и с другой, – как силы, продуцированной самим человеком в процессе его эволюции с целью приспособления к специфическим новым условиям. Второе можно рассматривать как этап эволюции первого.

И вот какую цепочку взаимосвязей я здесь вижу: сознание, как универсальная сила, участвовавшая в формировании человека как вида, несла в себе оба вида энергии – инь и ян. По преимуществу, я думаю, ян, поскольку именно эта разновидность энергии рассматривается как обладающая наибольшим творческим потенциалом, активностью, жесткостью, проникающей способностью. Но и инь, скорее всего, была в ней представлена, хотя бы и в виде зародыша, поскольку любое гармоничное образование содержит в себе оба вида энергии. По мере продвижения к воплощению в физическом мире представленность инь нарастает, поскольку именно этот вид энергии выполняет функцию овеществления, наполнения чем-то осязаемым, вещественным, плотным. Это приводит к тому, что, воплощаясь в физическом мире, структура “человек” предстает как единство и пропорциональная представленность обоих вариантов энергии – инь и ян.

В результате проживания в себе добра и зла внутренняя природа человека трансформируется, распадаясь на составляющие: теперь в нем сосуществуют и борются нематериальное сознание и несознающая материя. В качестве “вместилища” нематериального сознания начинает выступать телесный верх – голова, а несознающей материи – телесный низ. Вот это нематериальное сознание, возникшее в результате диссоциации первоначальной гармоничной универсальной силы, на мой взгляд, и есть предпосылка собственно человеческого сознания, или, говоря по-другому, той силы, которая продуцируется самим человеком с целью обеспечения адаптации к новым условиям окружающей среды.

Здесь хотелось бы обратить внимание на следующий аспект: т.н. “нематериальное сознание” возникает без преднамеренных усилий человека, как спонтанный результат проживания им внутри себя противоположных начал. Сознание же, которое я иногда называю “собственно человеческим”, возникает преднамеренно, как следствие стремления адаптироваться к условиям, в которых прежние средства освоения мира оказались утраченными.

Когда я говорю “преднамеренно”, я не имею в виду, что человек сидел и размышлял, что бы такое ему предпринять, чтобы развить способность сознания, а нечто совсем иное: что человек искал какое-то средство, какой-то противовес той драматичной ситуации, в которой он вдруг себя обнаружил. И этим средством не могло быть ничто иное, кроме сознания, поскольку: а) узнавание сути предметов теперь было возможно лишь опосредованно, через выстраивание цепочки причинно-следственных связей, ведущих от внешнего к внутреннему, т.е. через мыслительную сферу, через голову, а именно там оказалось локализованным т.н. “нематериальное сознание”; и б) эта сила должна была выполнять функцию компенсации центробежных тенденций, т.е. быть связанной с “Я” в человеке, с самостью.

Именно эти особенности мы и обнаруживаем в человеческом сознании. Во-первых, оно выступает для нас как полностью нематериальная сила. Во-вторых, оно позволяет нам нащупывать путь, ведущий к сущности объектов внешнего мира. В-третьих, в современной культуре именно сознание удерживает внутренне диссоциированную природу человека, включающую множество субличностей (которые нередко конфликтуют между собой) от распада. Отсюда, собственно говоря, все методики психотерапевтического воздействия, связанные с расшифровкой бессознательных психических содержаний и перевода их в сферу сознания.

Итак, характеристики сознания: а) оно позволяет получать информацию о сущности объектов, располагая возможностями непосредственного взаимодействия лишь с поверхностными их оболочками; и б) оно позволяет сохранять целостность личности в условиях диссоциированного внутреннего мира человека.

За счет чего оказывается возможным использование сознания в подобной компенсаторно-адаптивной роли?

Дело, на мой взгляд, здесь в следующем. Сознание – это сила, продуцируемая самим человеком, как своего рода ответ на вызов жизненной ситуации, в которой он оказался. Это иная форма проявления того же самого начала, которое на уровне структурной организации предстает как самость, как Я-ось. Что это за сила? Это резкое увеличение интенсивности воздействия ценой такого же резкого уменьшения объема восприятия. Человек катастрофически ограничивает поток воспринимаемого, но за счет этого колоссально усиливает давление на отобранный в результате такого ограничения (ставший объектом внимания) предмет. В результате субъект получает возможность как бы “вломиться” в него, “пробить” ту внешнюю оболочку, которая отделяет его от предмета. Это, безусловно, средство насилия, агрессии. Но поскольку прежних средств ненасильственного постижения сути человек лишился, у него просто нет другого способа приспособиться и выжить в теперь уже враждебном ему мире.

Разумеется, сами мы воспринимаем это по-иному: для нас это привычная, рутинная процедура, в которой мы не чувствуем ни насилия над окружающим, ни агрессии по отношению к нему. Ведь соответствующего эмоционального заряда мы не ощущаем. Так действительно ли способность сознания связана с насилием и агрессией, с принудительным “взламыванием” внешней оболочки, которой предметы отгорожены от нас? Почему я так думаю?

Вообразим, какими должны были быть параметры ситуации, в которой человек оказался вынужден развить эту способность, и каким должно было быть его внутреннее состояние в это время.

В соответствии с моим представлением об эволюции человека как вида, потребность в развитии способности сознания формируется тогда, когда человек утрачивает прежние средства адаптации и обнаруживает себя в незнакомом, непонятном и враждебном мире. Вспомним характеристики неофобии, сопутствующие такой ситуации: одно из проявлений – возрастание агрессивности. Причем этот фактор будет не временным, а постоянным, ведь человек оказывается в ситуации, где отныне появление новых объектов и новых обстоятельств будет всегда происходить не до его появления в этом мире, а после. (Вспомним: наименьший страх новое вызывает тогда, когда привносится до того, как существо помещается в новое для него окружение, и наибольший – когда существо уже успевает привыкнуть к окружающей обстановке.) А ведь именно такова отныне ситуация взаимодействия мира и человека.

Именно поэтому, на мой взгляд, человек как вид обладает более высоким уровнем агрессии, чем другие живые существа и, как мне думается, даже чем человек на ранних стадиях эволюционного развития, а именно до проживания в себе добра и зла, до диссоциации его внутренней природы на противоположности. Просто мы срослись, сроднились с этим уровнем агрессивности настолько, что не воспринимаем его как повышенный. Мы способны ощутить, если он по каким-то причинам оказывается еще более высоким, но наш постоянный уровень агрессии – слишком привычен, чтобы быть замечаемым. (Как мы помним, человек замечает изменение привычного, но отнюдь не само привычное.) Таким образом, повышенная агрессивность оказывается естественным фоном, на котором разворачивается как само человеческое поведение, так и формирование новых способностей (в том числе, разумеется, и когнитивных). Поэтому, по самой природе сложившейся ситуации, способность сознания будет базироваться на возросшей агрессивности человека.

Далее. Как мы установили, сознание играет компенсаторно-адаптивную роль в эволюции человека как вида. А точнее, именно эта способность призвана обеспечить проникновение в суть окружающего в условиях, когда возможность непосредственного постижения утрачена. Что такое непосредственное постижение? Это проживание происходящего как составной части самого себя, когда совершающееся, где бы и в ком бы оно ни происходило, переживается как собственные внутренние процессы человека. Таким образом, это знание оказывается действительно настолько полным, насколько это вообще возможно, и настолько точным, насколько это допускается природой человеческих органов чувств и ощущений. Совершенно очевидно, что подобный способ получения знания не требует ни размышлений, ни реконструкций, ни предположений, ни их проверок. Это значит, что мыслительная сфера, связанная со всеми этими процедурами, не могла развиваться, пока существовал эволюционно ранний способ постижения, поскольку в этом просто не было необходимости. Зачем развивать окольные сложные пути, если есть прямой и надежный, к тому же и привычный способ?

Но вот этот способ утрачен. Что теперь делать? Развивать окольные сложные способы – других-то нет. Но почему они окольные и почему сложные? Потому что теперь человек может узнавать о сути предметов лишь опосредованно, начав с внешней их оболочки и постепенно продвигаясь по направлению к глубинным причинам, выстраивая цепочки предположений, проверяя их, размышляя и оценивая. Предположения могут быть ошибочными, и даже их подтверждение не гарантирует, что на каком-то следующем этапе не окажется, что неверным было все с самого начала. Таков этот новый путь узнавания истины. И какая роль в нем отведена сознанию?

Дело в том, что снятие любого слоя оболочки не обходится без пусть и незначительного, но все же проникновения вглубь предмета. Иначе говоря, сама эта процедура выстраивания причинно-следственных связей уже включает в себя момент прохождения за внешний барьер, разделяющий человека и объект. Ведь когда мы ищем причину какого-либо следствия, мы а) очерчиваем некоторый круг событий, игнорируя все остальные; и б) предполагаем, что одно из них относится к более глубокому пласту проявлений существа предмета, а другое – к более поверхностному, причем всегда, когда появляется первое, наступает и второе. Что мы при этом делаем? Мы вступаем в определенный род внутреннего взаимодействия с тем пластом объекта, который – независимо от того, таков ли он, как мы предположили, или нет – находится ближе к глубинной сущности объекта. Мы не можем его пережить как составную часть самих себя, но мы можем вообразить, каким он может быть, если то, что доступно нашему непосредственному восприятию, имеет известные нам параметры.

Таким образом, наше воображение оказывается тем средством, которое нам заменяет непосредственное переживание лежащего за поверхностью. Мы измысливаем некое гипотетическое положение вещей, которое может обусловливать то, что оказывается доступным для нас. И дальше возможны два варианта: 1) придуманное нами, воображенное нами действительно соответствует тому, каков объект, и 2) не соответствует этому. Как мы узнаем о том, что верно, первое или второе? Опять же только косвенно – через сопоставление того, что должно было бы быть, если бы наше предположение было верным, и того, что есть на самом деле. Если эти два описания совпали, мы делаем вывод о том, что не ошиблись в своем предположении, и что глубинная природа объекта именно такова, как мы думали. (Обратим внимание: думали, а не чувствовали, видели, ощущали, переживали.) Таким образом, наше сознание оказывается тем средством, с помощью которого мы строим реальность, которой на самом деле нигде не существует. Поэтому называть ее реальностью вообще-то не очень правильно. Скорее, это мир, созданный нашими собственными усилиями для того, чтобы компенсировать нашу неспособность взаимодействовать с действительно реальным миром, миром объектов, каковы они сами по себе, в своей глубинной сути.

На самом деле, это очень важный момент: именно мы создаем альтернативную реальность, квазиреальность. Подлинная же реальность совершенно никак не меняется от наших усилий ее мысленно реконструировать. Поэтому, когда обычно говорят о восприятии альтернативной реальности в измененных состояниях сознания, – это вообще-то не очень правильно. В случае галлюцинаций она оказывается действительно придуманной, воображенной. А в случае расширения сознания – как раз подлинной, хотя и предлагает картину, отличную от той, к которой все мы привыкли.

5.2. Сознание как шаги в пустоте
Итак, наши усилия компенсировать утрату непосредственного постижения сущности приводят к развитию способности формирования собственной, мысленной, воображаемой реальности, которая постепенно, шаг за шагом, позволяет нам двигаться по направлению к сущности. Получается, что скачок от непосредственного восприятия того, что имеется на поверхности, к непосредственному усмотрению того, что скрыто в глубине, мы заменили множеством мелких шажков, каждый их которых позволяет нам понемногу продвигаться в направлении глубины. Мы совершенно привыкли к этой процедуре, и наше восприятие ее природы стерлось. Она кажется нам естественной, и не очень сложной. А ведь вообще-то это что-то вроде задачи преодолеть пропасть в несколько прыжков. Между нами сегодняшними и внутренней природой объектов действительно пропасть – наша глубинная сущность различна: мы диссоциированы, объекты целостны, в нас противоположности конфликтуют, в них они гармонично соединены. Из-за этого мы не в состоянии постичь сущность, а можем лишь реконструировать ее в соответствии с нашим мировидением и нашей собственной природой, которая обусловливает такое мировидение.

Сознание и призвано сыграть роль того средства, опираясь на которое, мы не падаем в глубину пропасти, а ухитряемся оттолкнуться буквально от воздуха и совершить следующий прыжок. Но это, конечно, метафора. На самом деле я имею в виду следующее: каждый шаг нашей реконструкции на пути продвижения от внешнего к внутреннему создает положение вещей, которое в природе не может встречаться по одной простой причине: оно противоречит принципу организации всего реально существующего. Как я уже упоминала, последнее обязательно содержит оба вида энергии – инь и ян, пусть в разной пропорции, но оба.

Человеческие реконструкции – это чистое ян по целому ряду причин: во-первых, они продуцируются воображением человека. Это мыслительная сфера, которая складывается в результате диссоциации первоначальной природы человека на противоположные начала – несознающую материю и нематериальное сознание. Вот последнее как раз и принимает непосредственное участие в мыслительных реконструкциях. Таким образом, сила, которая их создает, по своей природе чисто янская. Продукты ее деятельности не могут быть иными: они тоже янские. Во-вторых, противоположные начала, которые диссоциировались в нашей собственной природе, мы проецируем вовне. Сам по себе конфликт противоположностей – это янское начало. Мы же пребываем постоянно в состоянии конфликта. Даже та гармония, которую допускает наше мировосприятие, – это, по существу, конфликт, потому что мы говорим “синтез противоположностей”, “объединение”, “гармония взаимоисключающих начал” и т.п. Но как только мы воспользовались понятием противоположностей, а вернее, как только мы увидели мир в терминах противоположностей – неважно их конфликта или их гармонии, мы уже поделили его, сделали конфликтным и диссоциированным. На самом деле, в объектах нет ни конфликта противоположностей, ни их гармонии. Там нет противоположностей. И даже так сказать неверно, потому что отрицание чего-то предполагает наличие представления об этом отрицаемом, т.е. о тех же противоположностях. Объекты просто другие, такие, как они есть. И их природа такова, что в результате диссоциированного взгляда человека на них, они видятся как состоящие из противоположных начал, конфликтующих или синтезированных – уже неважно. Вот единственное, что, как мне кажется, мы можем сказать о природе объектов, не совершая насилия над их сущностью из-за нашего расщепленного, дисгармоничного восприятия мира.

Итак, “реальность”, творимая нами самими, чисто янская. Именно ее мы используем как образец для сопоставления с непосредственно воспринимаемым положением вещей. Это то, что не встречается в действительности, в ней нет основательности подлинно сущего. Именно поэтому ее так легко изменить: захотели, – она такая, передумали, – другая. И вот представим себе: одной ногой мы стоим на краю пропасти, а другую уже занесли над ней. Но опереться не на что. Как нам шагнуть? На что опереться, чтобы сделать следующий шаг? Вот эта псевдореальность человеческой мысли, на мой взгляд, и есть то средство, которое позволяет нам противодействовать силе притяжения, влекущей нас вниз. Т.е. два края пропасти реальны: это внешняя оболочка объектов и их внутренняя суть (разумеется, это только для нас). Пропасть тоже реальна: это то фундаментальное несходство внутренней природы человека и мира, которое делает невозможным непосредственное проживание сути объектов как составной части собственного опыта. И шаги в пустоте – это тоже реальность, потому что как иначе назвать наш путь продвижения вглубь объекта в стремлении познать его суть, если в самом объекте таких путей нет и быть не может?

Что же во всем этом нереального? Это наши наступания и отталкивания от пустоты. Почему я связываю это с работой сознания? Не только потому, что сознание (нематериальное сознание диссоциированного человека) измысливает эти реконструкции. Это лишь одна из его функций. Другая, на мой взгляд, важнейшая, – в том, что сознание создает янскую псевдореальность, нечто такое, что обладает большей проникающей силой, чем любой природный объект. Именно поэтому с помощью порождений сознания мы в состоянии “взламывать” внешнюю оболочку объектов и попадать на какой-то более глубокий уровень взаимодействия с ними. Поясню: поскольку все природные объекты несут в себе оба вида энергии (инь и ян), которые уравновешены в стабильной структуре, то наш янский продукт (наша гипотетическая реконструкция), будучи привнесен в объект, нарушает равновесие и вызывает его неустойчивость. Получается, что мы созидаем свою псевдореальность, разрушая подлинную.

Разрушив ее, сделав неуравновешенной за счет добавления энергии ян, мы получаем возможность внедриться в объект. Как только мы привнесли в него наше ян, объект оказывается в ситуации, напоминающей ту, что пережили мы сами, только по собственной воле – я имею в виду постижение добра и зла. Здесь происходит что-то подобное, только в объект мы сами “впихиваем”, условно говоря, наше добро и зло, а точнее, противоположные начала. И объект оказывается таким же расщепленным и дисгармоничным, как и мы сами. И мы уже можем пережить как составную часть самих себя таким образом трансформированный предмет.

Итак, в результате диссоциации человек оказался вмещающим две взаимоисключающие энергии – несознающую материю и нематериальное сознание. Несознающая материя стала источником формирования внешнего образа окружающих человека объектов, того, который складывается в результате использования органов чувств применительно к исследованию внешней оболочки предметов. Нематериальное сознание стало источником формирования внутренних образов, мыслительных реконструкций предметов. Привнесение янской энергии в объект, нарушая его внутреннее равновесие и гармонию, делало его таким же диссоциированным, как и человек, проникающий в него. В результате внутренняя природа объекта, в том виде, какой он приобретал после воздействия на него человека своими средствами, трансформировалась в том же направлении, что и человеческая. Объект становился таким же дисгармоничным и диссоциированным, как и исследующий его человек. Но зато он теперь мог быть постигнут человеком, т.к. оказывался “той же крови”. (Правда, он уже не был самим собой. Может быть поэтому духовные подвижники говорят, что когда удается вступить в гармоничное взаимодействие с миром, объекты выглядят совсем по-другому: они как бы озаряются внутренним светом, оживают. И вновь “умирают”, становятся блеклыми и безжизненными, когда человек выпадает в привычный мир разрушающих взаимодействий.)

Вот что кажется мне особенно интересным: в своих попытках адаптироваться в новых для него условиях, человек так и не изобрел ничего принципиально нового. Для решения задачи постижения сути в условиях, исключавших возможность ее непосредственного проживания, человек воспользовался механизмами, которые – все – уже были в его распоряжении. А между тем, получил способность, совершенно новую для него. Что я имею в виду?

Эволюционно ранней формой получения знания было вбирание в себя постигаемого (символически, – вкушение). В результате субъект и объект становились как бы одним целым, между ними больше не было границ и оболочек. Но из-за трансформации собственной природы субъект больше не мог ненасильственно отождествиться с объектом, имевшим другую природу. Какой же прием стал использоваться? Тот же самый – проживание в себе, но только предварительно субъект начал по собственному образу и подобию искажать (уродовать) природу окружающих объектов, вынуждая их поглотить, усвоить, принять в себя, сделать своей составной частью то содержание, которое было его собственным (человека) порождением. (Если помним, яблоко от древа познания он съел сам, хотя и по наущению змия. Объекты мира в процессе их познания он насильно кормит продуктами своей жизнедеятельности – мыслительными реконструкциями.).
...
Продолжение следует
.

 

[VicRus]

.
Уважаемый г-н Логонетик!

А если Будущее, как этап развития Мироздания, уже было, и, сохранилось в виде энергоинформационных картин Памятью Вселенной? Тогда и Настоящее, как дискретная хронология событийностей и явлений Будущего/Прошлого - настоящее Прошлое/Будущее?

Прошлое не может наступать на Сознание Настоящего, с перспективой подчинения Будущего, без ОСНОВЫ - Памяти и Знаний! А, когда Знания о Прошлом Мироздания будут накоплены Сознанием биоразума - круг замкнётся! Единый Разум Цивилизаций Вселенной, вне софистической демагогии, перейдёт к адоптации сосуществования в условиях осознанного единого цикла сотен миллиардов лет, вплоть до способности моделировать и создавать искусственные солнечные системы, закрепляя на удобных орбитах Планеты для воспроизводства совершенного интеллекта себе подобных! А это возможно только при одном условии - Единой расово-этнического Сознания Планета Земля, исповедующих Постулат Вселенной «Сознание определяет бытие!», а не вульгарно-апокалипсический расово-этнический родоплеменных меньшинств. Именно бытие сознания огнём и мечём, и примитивно-сформулированным погружением сознания в фальсифицированное Прошлое, во имя достижения эквивалента власти «избранных» не только Земной Цивилизации, но и Вселенной, вплоть до маразма непорочного зачатия!

Таким образом - Познания Законов Антиматериального Мира Белым Разумом даёт шанс сохранить и продолжать хронологическую ось не времени(!), г-н Логонетик, а - событийности и явлений не только, как проявление взаимодействий Законов Антиматериального и Материального Миров, и самой Природы, но и Деяний Интеллекта Homo Sapiens Sapiens Планеты Земля, в условиях проявления Законов Сосуществования Вселенной, которые Человечество и обязано познать, по определению рождения Самой Природы!

Собственно говоря, для этого мы с Вами и родились, живём, творим и воспроизводим себе подобных! К великому сожалению большинствообразующее Цивилизацию Разума Планеты Земля этого не понимает и не поймёт до тех пор, пока существуют иудео-христианские и иудео-исламские центры поражения бытия сознания расово-этнических меньшинств, захвативших через насаждение в бытие сознания религиозно-ортодоксально-абстрактной психотропной мути, сформировавшая за последние две тысячи лет ауру страха бытия и маразматическую теорию «избранных»…

Виктор Русаков
https://rusvic.ru/
.